Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара
Шрифт:
Многие интеллектуалы той поры склонялись к подобным же выводам. Вспомним, например, как Александр Пушкин отмечал, что правительство у нас по-прежнему единственный европеец. Вспомним, как Павел Пестель, не желавший мириться с этим правительством, планировал введение жесткой диктатуры, единственно способной, по его мнению, осуществить прогрессивные преобразования.
Вопрос о том, как сделать реформы в стране, толком к ним еще не готовой, в первую очередь занимал головы кружка молодых друзей Александра, в который входили Адам Чарторыйский, Виктор Кочубей, Павел Строганов и Николай Новосильцев. По оценке Михаила Сафонова — ведущего исследователя реформ начала XIX века, — «силами самодержавной власти
Для чего был нужен авторитаризм? Для преодоления сопротивления всех тех, кто не желал преобразований. Но также и для поддержания порядка в то время, пока народ обучается пользованию свободой и собственностью. Именно в неумении народа уважать собственность заключалась, по мнению Новосильцева, главная опасность преждевременного освобождения крестьян и вообще любых поспешных мероприятий правительства в их пользу.
Поначалу эпоха передачи прав народу представлялась сравнительно короткой, и Александр даже мечтал, осчастливив страну, удалиться куда-нибудь на брега Рейна для наслаждения частной жизнью. Но по мере того как теория превращалась в практические действия, выявлялись многочисленные трудности. Реально сделать удалось лишь то, что не встречало серьезного сопротивления.
Так, например, в 1803 г. появился указ, на основании которого крестьяне с согласия своих помещиков могли выкупаться на волю целыми семьями. Но основная-то проблема была в тех, кто не мог выкупаться и кого не хотели отпускать.
В 1816-1819 гг. оказались отпущены на волю крестьяне сравнительно передовых регионов империи — Эстляндии, Курляндии и Лифляндии. Но основная-то проблема была в крестьянах российских.
Михайло попович
Молодые друзья императора начали реформы, но не сильно продвинулись вперед. Постепенно на российской политической сцене появляется новый человек. Сперанский принадлежал к тому же поколению, что и молодые друзья (чуть старше Строганова, чуть моложе Кочубея и Чарторыйского), но представлял собой совершенно иной тип государственного деятеля.
Окончив духовную семинарию, пробившись в столицу из глуши и безвестности, он сделал карьеру не свободолюбивыми беседами с императором, а усидчивостью и исполнительностью. «Умеренностью и аккуратностью» можно было бы даже сказать вслед за Чацким, если бы наш герой в отличие от Молчалина не отличался сильным интеллектом и феноменальной начитанностью.
Паренек, который в детстве даже не имел фамилии (Сперанским его наименовали в семинарии, останься он в деревне — звался б, скорее всего, Михайлой Михайловым), выучил языки, освоил труды просветителей и феноменальной работоспособностью завоевал право поступить на государственную службу. А кроме того, он обладал важным умением нравиться людям.
Как-то раз Наполеон после недолгой беседы со Сперанским в шутку предложил Александру променять этого чиновника на какое-нибудь королевство. Нетрудно представить себе, насколько рады были ухватиться за умелого помощника российские аристократы, не приученные к упорной работе и к систематическому мышлению. Тем более что королевств за него отдавать не требовалось.
Менее чем за три года гражданской службы наш герой достиг статуса, соответствующего генеральскому, хотя ему не исполнилось еще и тридцати. Современный биограф Сперанского Владимир Томсинов тонко подметил, что «ему было присуще также редчайшее умение превращать собственную мысль в мысль своего начальника посредством незаметного ненавязчивого внушения. Написав текст письма или доклада, Сперанский оставался целиком в тени — начальник его ставил под ним собственную подпись, и выходило так, будто бумагу написал лично он. Михайло предоставлял таким образом каждому из начальников возможность выглядеть в глазах знакомых, сослуживцев, а то и самого императора, умнее, чем он был на самом деле».
Но чем определялся интерес, проявленный самим Александром к Сперанскому и к его варианту преобразований? Обычно исследователями приводится здесь целый ряд объяснений. Порой обращают внимание на необыкновенные таланты Сперанского. Порой говорят о том, что императору просто наскучили молодые друзья, а следовательно, он вынужден был обратиться к поиску новых исполнителей для своих замыслов. Порой даже уточняют: молодые друзья не имели навыков упорной, кропотливой бюрократической работы, столь необходимой для осуществления глобальных преобразований, тогда как Сперанский выстраивал реформы профессионально, подходил к ним не наскоком, а всерьез.
Возможно, все это верно. Но есть и еще один важный момент, часто проявляющейся в деятельности тех реформаторов, которые сталкиваются с неготовностью страны воспринять преобразования. Если экономические реформы не имеют необходимой базы для поддержки, если они буксуют и переносятся на все более поздние сроки, реформатор ударяется в реформы политические, надеясь с помощью тех или иных комбинаций создать в обществе благоприятный баланс сил, свести к минимуму влияние консерваторов и поднять значение тех, кто действительно хочет изменений.
Именно так поступал в конце 80-х гг. XX века Михаил Горбачев. Похоже, что и император Александр почти за два столетия до генсека-реформатора попытался сместить центр тяжести своих преобразований, а для этого вынужден был прибегнуть к помощи чиновника, размышлявшего не столько об отмене крепостного права и земельном вопросе, сколько о трансформации государственной власти и государственного аппарата.
Военные поселения
Главная из задуманных Сперанским реформ предполагала трансформацию самодержавия в демократическую систему разделения властей с Министерством, выборной Государственной Думой и выполняющим судебную функцию Сенатом. Нельзя исключить того, что реформатор просто воспроизводил в своем проекте модные западные идеи ограничения тирании, но, скорее, он все же надеялся создать механизм, манипулируя которым можно обойти в социально-экономических преобразованиях косность господствующего класса.
Александр, однако, так на реформу и не решился. Скорее всего, потому, что понимал: в стране рабов демократия (даже относительная) могла лишь законсервировать отсталость.
Время шло. Император все больше скисал. Сперанский нервничал, терял осторожность, наживал врагов и даже позволял себе грубо отзываться об Александре. Наконец, вся многолетняя история с реформами завершилась ссылкой главного реформатора. А после завершения ссылки и относительной реабилитации Сперанскому пришлось провести еще долгое время в Пензе и в Сибири (губернатором и генерал-губернатором, соответственно).
В Петербурге же тем временем входил в силу граф Алексей Аракчеев. Этого государственного деятеля часто принято противопоставлять реформаторам Александровской эпохи. Мол, царь, расставшись со свободолюбивыми мечтаниями юности, стал к старости консерватором и предпочел опираться на махрового реакционера. Но многие факты (например, прекрасные личные отношения, сложившиеся у Сперанского с Аракчеевым) не укладываются в эту простую схему.
Скорее можно предположить, что знаменитые аракчеевские военные поселения должны были стать еще одной попыткой укрепления авторитарного режима. Попыткой сделать его независимым от всех сил, кроме вооруженной.