Модус вивенди
Шрифт:
— Будем надеяться, — медленно кивнула я. Даже получилось улыбнуться не очень мрачно, без обречённости, и обойтись без нервного смешка, так и рвавшегося из груди наружу.
Похоже, мне досталось исключение и из этого правила — не просто лучший из Одержимых, но заодно самый обременительный, общительный и зачем-то настырно лезущий в моё личное пространство.
Чтобы не прощаться слишком поспешно и скомкано, оставляя у собеседника ощущение бегства, я поинтересовалась его делами, здоровьем и семьёй, и распрощалась только минут через десять.
Миша Полонский, талантливый инженер и специалист по тем самым гиперпространственным маякам, на которых строилась наша дальняя космическая навигация, был сыном давнего друга моего отца, моим другом детства и по совместительству — первой любовью. Как это и положено первой любви, несчастной, безответной и даже почти трагической, если учесть, что Миша был искренне влюблён в мою подругу Марию Лескову, на которой потом и женился. О моих чувствах он, разумеется, не догадывался — я уже тогда, в шестнадцать лет, прекрасно знала, какую карьеру изберу, и умела прятать ненужные эмоции ото всех. Только с отцом этот фокус никогда не проходил, но то отец!
Со времён учёбы и с ним, и с Машей я общалась очень мало. Поводом была, конечно, служба и недостаток времени, а причиной… нельзя сказать, что я по-прежнему любила этого, бесспорно, замечательного человека. Увлечение уже давно прошло, и после него были другие, но общаться тяжелее всего было именно с ним. Наверное, именно потому, что чувство было безответным и молчаливым, и Полонский о нём так никогда и не узнал. А ещё я искренне завидовала их чудесной семье — настоящей, любящей, совершенно сказочной, — и ничего не могла с собой поделать по этому поводу. Понимала, что это неправильно и гадко, но всё, что могла — просто свести общение к минимуму.
В кухню к остывшему кофе и Одержимому я вернулась в весьма скверном расположении духа. Для разнообразия Ветров находился именно там, где я его оставила, и даже, кажется, никуда не совал свой нос. Моё появление он встретил до крайности гадкой улыбкой и ехидной репликой:
— Ну что, убедилась?
— Увы, — слегка пожав плечами, я в два глотка допила холодный кофе, потеряв всякое желание наслаждаться напитком. Даже если бы он был горячим и свежим, моего настроения это никак не улучшило. Под пристально-насмешливым взглядом гостя убрав посуду со стола в автоматическую мойку, я двинулась к выходу, бросив через плечо: — Следуйте за мной.
До кабинета я шла не оглядываясь, в душе искренне желая навязавшемуся на мою голову мужчине провалиться или где-нибудь потеряться. Правда, доставлять ему удовольствие и демонстрировать, насколько на самом деле мне неприятно подобное общество, я не собиралась.
Но желаниям моим было не суждено сбыться. В кабинет гвардии ротмистр прошёл следом за мной и без приглашения плюхнулся в одно из свободных кресел, с интересом озираясь по сторонам.
— А ничего тут у тебя, уютно. Только это же не твой кабинет? — со смешком уточнил он, озираясь.
— Теперь — мой, — лаконично отозвалась я, активируя компьютер, извлекая из ящика стола контейнер с энцефалографом и небольшую коробочку с клыками, где была собрана вся имеющаяся информация по варам. — К сожалению, у меня нет достаточного количества времени, чтобы читать вам лекции и отвечать на вопросы, поэтому — прошу. У меня был второй энцефалограф, если хотите, я его найду.
— Сиди уж, не дёргайся, мне всё равно мозгописцами пользоваться нельзя, — поморщился он и, придвинувшись ближе, без спроса взял со стола нейроконтакт компьютера. Мне почти нестерпимо захотелось поинтересоваться, не по причине ли отсутствия мозга возникли такие ограничения, но я волевым усилием сдержалась, а мужчина тем временем продолжил. — Загрузи там что-нибудь поинтереснее; отчёты о вскрытиях хотя бы.
Я молча уложила следующий клык в предназначенное для него гнездо и принялась прилаживать на голову энцефалограф, внешним видом очень напоминавший эдакую шапочку, связанную крючком из тонкой разноцветной проволоки. Очень не хотелось погружаться в работу с прибором в присутствии не внушающего доверия постороннего лица, — во время этой работы внешние рецепторы отключаются полностью, и мозг сосредотачивается исключительно на внутренних процессах организма, — но выбора у меня не было. К тому же, я надеялась, что при всей своей наглости Ветров не настолько беспринципен, чтобы как-то пользоваться моей временной недееспособностью.
По странному совпадению информация на данном носителе включала в себя как раз сведения по биологии варов, практически — как и заказывал гость.
Собственно, кредит доверия Одержимый оправдал. Когда сеанс работы с прибором был окончен, и я вернулась в реальность, вновь обретя возможность видеть, слышать и осязать, мужчина вёл себя вполне прилично. Компьютер он забросил, и сейчас с интересом изучал устройство и содержимое кабинета. Впрочем, изучал неожиданно вежливо, в шкафах не копался и ограничивался поверхностным осмотром.
— Странный выбор литературы для дипломата, — со смешком сообщил он.
— Как вы определили, что я уже слышу вас? Вы же стоите спиной? — поинтересовалась я, не спеша менять положение. Правильная моторика и координация движений восстанавливалась предпоследней, дольше наблюдались трудности только с памятью и в принципе мышлением.
— Какая разница, — отмахнулся он. — Так зачем тебе эти книги? На досуге изучаешь военное дело?
— Эти книги принадлежали отцу, он очень их любил, — вяло пояснила я.
— И кто же у нас отец? — с той же насмешкой уточнил ротмистр.
— Как нетрудно догадаться, Чалов Аркадий Андреевич, — так же невозмутимо ответила я, пытаясь хотя бы предварительно утрясти в голове информацию от энцефалографа.
— Генерал-фельдмаршал Чалов? — резко обернулся он, вперив в меня очень пристальный и непонятный взгляд.
— Он самый, — слегка кивнула я, прикрыв глаза. — Я бы не сказала, что это какая-то страшная тайна.
— Я не знал, что у него были дети, — голос ротмистра прозвучал задумчиво и озадаченно.