Мое карательное право
Шрифт:
— Нет! Не надо! — запричитал Глеб, когда к ним с мечом наперевес вышла и Вэл. — Не трогай меня!..
Он плюхнулся на колени и, сжавшись, упал лицом в землю — даже не пытаясь сражаться, дрожа, как бездомный щенок. И это — победитель турниров, лучший боец империи.
— Довольно, — мысленно приказал я.
В следующий миг обе мои окровавленные бестии исчезли с экрана монитора, чтобы появиться где-то в глубинах моих мозгов.
— Враги понесли кару, господин, — важно отчиталась
— Хорошо, что у хозяина их много… — промурлыкала Крис.
Всего через пару мгновений солдаты с автоматами — уже союзники, а не враги — окружили неспособного двинуть руками, словно парализованного, генерала и его сына и повели обоих к горящим огням примчавшихся на подмогу грузовиков и машин. Им навстречу в окружении охраны, других куда более верных генералов и фельдмаршала с мрачным видом вышел император Александр V, приехавший лично.
— Думаю, и нам пора, — довольно заявила бабушка.
Покинув подвал, мы вернулись в усадьбу. По всему этажу были выбиты стекла, пол завален осколками и каменной крошкой. Гостиную и часть комнат жадно пожирал огонь, который слуги резво бросились тушить. Дымящееся здание снаружи выглядело так, словно пережило жесточайший ураган, потеряв несколько башен, лишившись окон и пары стен, в которых теперь зияла черная пустота. Двор был полон осыпавшихся камней, обломков техники, отброшенного или потерянного оружия и еще не остывших трупов.
— Мой парк, — вздохнула бабушка, осматриваясь. — Как мне жаль мой парк…
Видимо, подумав, что этому парку уже ничего не повредит, император распорядился посреди него установить мобильную виселицу — чтобы решить проблему на месте, так сказать.
Оставшихся солдат, выступавших на стороне генерала, сковали наручниками и затолкали по машинам. Самого же Зарецкого и его бледного сынка, чья белобрысая челка была испачкана землей, подвели к виселице, на которой болтались две петли. Как иронично, вчера генералу вешали медаль на грудь, а сегодня набросят веревку на шею. Что это как не колесо фортуны? Еще никогда оно не крутилось так быстро. И правильно — нечего крутиться против меня.
— Зачем? — отчеканил император.
Зарецкий-старший медленно поднял на него глаза, умудрившись остаться невозмутимым — похоже, уже принял неизбежное и знал, что пощады не будет.
— Потому что ваше время проходит. Девчонка одна не справится. И кому достанется империя? Ему? — он резко, будто из последних сил, дернул плечом в мою сторону и поморщился от боли. Руки его не слушались.
— Кто думает так же? — холодно спросил Александр V.
Зарецкий ухмыльнулся.
— Он, он и он, — кивнул он на трех генералов, стоявших рядом. — Нас таких много…
Те нервно дернулись, и гвардия императора тут же окружила их и, заломив руки, надела наручники.
— Еще? — потребовал император.
— Я расскажу, — спокойно произнес Зарецкий, — если пообещаете спасти моего сына от виселицы. Он в этом не участвовал, просто выполнял мои мелкие поручения.
— Обещаю, — после паузы сказал император.
— Мы называем себя Организация.
— Кто во главе?
Генерал открыл рот — и неожиданно вместо слов из его груди вырвался хрип, такой надрывный, будто ему проткнули легкие. Его глаза дико закатились, голова судорожно, как в припадке, затряслась. Ноги подкосились, и он бессильно рухнул лицом на землю. Еще пару секунд его колотило словно в агонии, а потом он замер, уже не дергаясь и не хрипя. Один из солдат наклонился и осторожно проверил пульс.
— Он мертв…
— Тут не обошлось без еще одной хранительницы, господин, — сказала Вэл в моей голове.
— Похоже на клятву, — согласилась Крис.
Какого черта…
На несколько мгновений поместье окутала тишина — лишь ветер нетерпеливо бил по перекладине виселицы. В ночном мраке заваленный трупами парк смотрелся как покинутое всеми поле кровавого сражения. Глеб Зарецкий, бледный, дрожащий, прижимая руки к груди, в ужасе смотрел на безжизненное тело отца. Все, что до этого его прикрывало, было разрушено. Всего за один вечер вместо офицера он стал изменником родины, жизнь которого не стоила ни гроша.
— Ваше Императорское Величество, — словно подумав о том же, лихорадочно затараторил он, — я ничего не знаю! Клянусь!.. Пощадите!..
Император окинул его брезгливым взглядом и отвернулся ко мне.
— Он твой. Тебе решать.
Глаза Зарецкого замерли на мне — не нахально и дерзко, как смотрели раньше, а затравленно, как у забившегося в нору пугливого зверька.
— От виселицы тебя спасли, — сказал я, — а вот дуэль наша еще не закончена. Готов умирать?
— Пощади! — он рухнул на колени. — Пощади!..
Жалкий, трясущийся, готовый молить и ползать на коленях, защищая свою ничтожную жизнь — он сейчас меньше всего походил на того бездушного насильника и садиста, которым был. Не способный слышать чужие мольбы, не способный видеть чужую боль, он, однако, очень громко требовал жалости к себе.
— Если признаешься, — сказал я, глядя на него сверху вниз, — сам знаешь в чем.
— Но меня же тогда посадят… — пробормотал он.
— Посадят или убьют, — прищурился я, — выбор невелик. Но все-таки есть. Выбирай, пока можешь…