Шрифт:
– Потому что я хочу изменить мир! Я хочу помочь другим людям! Таким же, как я!
Елеазар посмотрел на свое изможденное лицо. Широкие скулы торчали в стороны на фоне впалых щек. Мешки под глазами были окрашены в синевато-фиолетовый цвет, такой густой, словно их специально разрисовали для перформанса или концерта.
– Так не пойдет, – прошептал он.
В туалете было пусто. По крайней мере он надеялся, что сейчас никто его не слушает. Не смотря на эту надежду, Елеазар заранее раскраснелся от стыда, представляя, как какая-нибудь из кабинок открывается, и из нее выходит человек, который становится
Он повернулся обратно к зеркалу и снова уставился на свое отражение. Было так тихо, что слышалось только его хриплое дыхание и треск умирающей лампы в потолке.
– Представьте меня, – Елеазар подхватил свою трость, которая висела на краю раковины. – Представьте человека, который не может ходить без помощи…
Елеазар снова замер, с ненавистью посмотрев на себя с поднятой, словно символом, тростью. Он сжал губы и повесил ее обратно на край.
– Так тоже не пойдет, – он склонился вниз, посмотрев на капли воды в раковине. – Представьте маленькую девочку. Милого ребенка, с золотыми кудряшками и ясными голубыми глазами. Знаете, такой прекрасный ребенок, которого мы представляем, когда думаем о детях. Но так случилось, что эта девочка родилась с дефектом. Она не может ходить и…
Елеазар хлопнул себя по впалым щекам.
– Проклятье! Надо чтобы они сразу все поняли, а не мучать их описаниями по десять минут, – прошептал он в раковину.
Правая рука Елеазара слабо заплясала. Он прижал ее другой рукой к раю раковины и принялся тяжело втягивать воздух. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Его уши уловили слабое журчание. Елеазар отбросил мысль об этом, ведь он был в туалете и звук воды не является чем-то уникальным. Но это журчание не выходило из головы. Елеазар развернулся, подхватил свою трость и прошел к дальней стене туда, откуда, по его мнению, слышался звук. Он приложил ухо к стене и закрыл глаза.
– Это водоотвод? На улице идет дождь?
Окна в этом здании были только в кабинетах, в которые Елеазара не пускали. Он полтора часа просидел в коридоре в ожидании встречи. Электронный секретарь у стойки лишь продолжала повторять, что надо еще немного подождать. Извинения и просьбы, снова и снова. От дрожащего электрического света ламп и синтетического голоса секретаря ему стало казаться, что внешнего мира больше не существует. Осталась только искусственная пародия.
Теперь звук воды показался ему таким родным и манящим. Образ тяжелого темного неба, висевшего над городом. Образ высокого здания, по черной поверхности которого струились вниз потоки дождя. Как на фоне этого гигантского монолита из стекла и бетона, внизу у земли, дрожали деревья. Как их листы пригибались, под ударами дождя, но как на самом деле они были рады эти ударам, как жадно впитывали эту влагу. Как легко дышалось сегодня в городе, как ушел бесконечный смог, раздавленный силой природы.
Елеазар сжал трость. Его рука перестала трястись, дыхание стало ровным. Стена расступилась перед ним, впустив свежий воздух внутрь.
– Что ты делаешь?
Елеазар встрепенулся, отскочил от стены, еле устояв на слабых ногах. Он повернулся ко входу, моргая удивленными глазами.
– Нет, что ты здесь делаешь? – невнятно огрызнулся он. – Это же мужской туалет.
Мария, стоящая в дверях, лишь вскинула бровь. Ее простой бежевый костюм не вписывался в угловатый и темный дизайн помещения.
– Туалет и туалет, – ответила она. – С тобой все в порядке?
– Да, да. Я просто… – Елеазар повернулся обратно к стене, словно она должна была подсказать ему оправдание.
Мария посмотрела ему за спину, пытаясь разглядеть, чем стена так привлекла ее брата. Ничего не увидев, она пожала плечами:
– Идем, Эли. Нас уже ждут.
Елеазар закивал и направился вслед за сестрой в коридор. Мария специально шла медленно, чтобы брат мог поспевать за ней без лишних усилий. Их шаги тонули в черном ковролине, лишь удары трости Елеазара монотонно разлетались среди стеклянных перегородок.
– Не понимаю, – прошептал Елеазар. – Почему нельзя было провести встречу по видеосвязи? Стоило нам ехать через весь город, чтобы услышать, как они нам откажут.
Мария резко остановилась и повернулась к Елеазару. Она хлопнула брату ладонями по груди, отчего он покачнулся, чуть не потеряв равновесие.
– Во-первых, мы люди. Нам важно личное общение. Если ты это забываешь, это не значит, что забываю все остальные. Во-вторых, надо было сразу искать именно инвесторов, а не кредиты брать. Если бы ты не набрал кредитов, возможно, когда нас приперло, мы смогли бы отделаться каким-нибудь частным займом. Но теперь банки готовы смотреть на тебя только в случае, если ты сам придешь к ним с чемоданом денег.
– Зачем бы я к ним пошел, имея чемодан денег, – удивился Елеазар.
– Вот именно, – согласилась Мария. – Но этого чемодана у тебя нет, поэтому мы пытаемся продать технологию, которая существует только на бумаге.
– Не только на бумаге. Мне бы немного денег, я бы собрал прототип.
– Я знаю, Эли, знаю, – Мария мягко провела руками по груди брата. – Прости, но ты со своими идеями родился в бедной семье. У нас у всех кредитная история вызывает слезы.
Елеазар задрожал и положил свободную руку на плечо сестры.
– Вы мне и так много помогаете, спасибо.
– Ничего, ничего, – кивнула Мария. – Кто-нибудь рискнет и вложится в тебя. И все будет хорошо. Потом будем читать историю успеха в каком-нибудь модном журнале про бизнес.
– Да, все так и будет, – улыбнулся Елеазар.
Мария провела ладонями по старому пиджаку. На ее глаза попалась небольшая дырочка, проеденная молью прямо рядом с лацканом. Мария прикоснулась к ней, словно надеясь, что от этого она исчезнет.
– Надо будет купить тебе новый костюм, – прошептала она брату. – Чтобы быть более презентабельным.
– Хотелось бы, чтобы мои исследования говорили за меня. А костюм купим, если деньги получим.
– Тогда он и не потребуется уже, верно?
Мария улыбнулась и пошла дальше по коридору. Елеазар пытался не отставать от нее. Они прошли до дверей в переговорную комнату, перед которыми замерла андроид-секретарь. Машина встрепенулась, заметив приближение брата с сестрой.
Мария остановилась и снова повернулась к брату:
– Вспомнила! В-третьих, они хотят, чтобы бы мы унижались лично.