Мое появление
Шрифт:
Дик известен своей привычкой мельтешить. Он вставал, садился и вставал.
— Хороший совет, Рудольф. Есть определенные «можно» и «нельзя». Нельзя выглядеть, будто хочешь быть остроумной или умной. У Карсона это работает. У Летттермана — нет.
Я устало улыбнулась Руди. Длинная сигарета почти истекала дымом, свет, падающий на диван, был таким ярким.
— Карсон подыгрывает, — сказал муж, — Карсон до сих пор искренний.
— Искренность больше не в моде, — сказал Дик. — Теперь тех, кто искренен, высмеивают.
— Или тех, кто кажется искренним, кто считает себя искренним, как сказал бы Леттерман, — добавил
— Хорошо сказано, — сказал Дик, смеривая меня взглядом. Рот маленький, голова большая и круглая, одно колено задрано, локоть на колене, нога на подлокотнике другого тонкого стального кресла, кошка кружилась ленивой восьмеркой вокруг его ноги на полу. — Это кардинальный грех на Late Night. Это Адидасова пята каждого гостя, которого он изничтожает, — он сделал глоток. — Просто помни об этом.
— Думаю, вот в чем суть: думаю, главное — казаться тем, кто все это знает, — сказал муж, сплевывая осколок льда в ладонь. Кошка Дика подошла и принюхалась ко льду. Пока я безучастно наблюдала за мужем, жар вытянутых пальцев превращал осколок в воду. Кошка чихнула.
Я разгладила голубое платье.
— Что я хочу знать, так это будет ли он меня высмеивать за рекламу сосисок? — сказала я Дику. Как минимум это действительно меня беспокоило. Люди из «Оскар Майер» в течение всех переговоров и кампании вели себя замечательно, и мне казалось, что у нас получилась хорошая, честная, привлекательная реклама для продукта, который не претендует ни на что большее, чем нечто случайное и забавное. Мне не хотелось, чтобы сосиски из-за меня выглядели смехотворно; не хотела, чтобы казалось, будто я проституировала имя, лицо и таланты «Оскару Майеру». — То есть зайдет ли он дальше шуток? Надругается над этим?
— Нет, если ты его опередишь! — хором сказали Руди и Дик, переглянувшись. Они засмеялись. Они шутили. Я засмеялась. Дик отвернулся и налил себе еще немного. Я отпила из своего стакана. Лед в коле стучал по зубам.
— Только так все и можно разрядить, — сказал Дик.
Муж раздавил сигарету.
— Надругайся над собой, пока не надругался он, — протянул стакан Дику.
— Постарайся сделать вид, будто смеешься над собой, но при этом оставайся все понимающей и ироничной, — большая бутылка булькнула, когда Дик вновь наполнил стакан Руди.
Я спросила, нормально ли, если я приму третинку Ксанакса.
— Другими словами, кажись такой же, каким Леттерман кажется на «Леттермане», — взмахнул рукой Дик, как бы подводя итог, и вернулся на диван. — Смейся как-то так без эмоций. Играй, будто знаешь с рождения, что все на свете — клишированно и раздуто и бессмысленно и абсурдно, и в этом-то весь прикол.
— Но я же совсем не такая.
Кошка зевнула.
— Даже когда играю, я не такая, — сказала я, переводя взгляд с одного на другого.
— Да, — сказал Дик, наклоняясь ко мне и плеснув немного рома на кубики льда в стакане, покрытые пеной колы.
— Конечно, ты не такая, — сказал муж, поднимая очки. Когда он нервничает, всегда трет красные вмятинки, которые остаются от очков на носу. Такая привычка. — Вот почему все серьезно. Стоит тебе только показать свою прелестную попку рядом со студией Late Night — над ней тут же адски надругаются. — он слегка постучал сигаретой, глядя на Дика.
— Она хотя бы прекрасно выглядит, — сказал с улыбкой Дик. Он дотронулся до острого маленького ротика, его выражение выдало в нем то, что показалось мне нежностью. Ко мне? Мы даже не особо близки. Не то что с его женой. Алкоголь на вкус отдавал дымом. Я закрыла глаза. Я устала, запуталась и нервничала; еще я немного злилась. Посмотрела на часы, которые получила на день рождения.
Я женщина, которая любит демонстрировать свои чувства, а не скрывать их; просто так полезней для здоровья. Я сказала Дику, что когда беседовала с Чармян, та сказала, будто Дэвид Леттерман немножко застенчивый, но в целом приятный человек. Я им напомнила, что я профессионал, была на трех Карсонах, Каветте, Донахью, и чувствовала, что знаю, как правильно появиться. Сказала, что если я и нервничаю, то это виноват муж, а теперь и Дик; и что я очень хочу либо тишины, либо Ксанакса, либо конструктивного, дружеского совета, который не требует быть искусственной, или пустой, или до такой степени настороже, что лишит всего веселья того, что, если свести к сути, не больше чем веселое интервью.
Дик, слушая, очень терпеливо улыбался. Руди набирал помощника режиссера. Дик проинструктировал Руди сказать мне, что незачем спускаться для грима раньше 17:30: сегодняшний монолог длинный и запутанный, и передо мной еще покажут очередной скетч о досуге другого руководителя NBC.
Муж начал обсуждать доверие и как оно соотносится с осведомленностью.
Оказалось, что одна из стен в кабинете Дика автоматически отодвигалась, открывая несколько рядов мониторов, передающих NBC. Под декорациями студии местного прогноза погоды и эфиров Live at Five от 22 марта начиналась запись первой рубрики Late Night. Диктор в свитере с воротником зачитывал в старомодный микрофон, похожий на электрическую бритву с нимбом:
— Дамы и господа, — сказал он. — Человек, который даже сейчас проверяет свою ширинку: ДЭВИД ЛЕТТЕРМАН.
Раздались бурные овации; камера сделала наезд и показала крупный план студийного знака «Аплодисменты». На всех мониторах появились слова «Кам. аплодисментов Late Night». Слова то появлялись, то исчезали, пока аудитория бурно приветствовала ведущего. Дэвид Леттерман появился из ниоткуда, одетый в омерзительную куртку яхтсмена и кроссовки.
— Какие зрители, — сказал он.
Я толкла пальцами пену Пепси и хорошего рома на льду. Палец оставил заметную полоску на темном пухе.
— Я правда думаю, что это необязательно, Руди.
— Верь нам, Сью.
— Дик, ну скажи ему, — повернулась я.
— Проверка, — сказал Дик.
Дик стоял у широкого окна комнаты, которое теперь не пропускало прямого света. Окно выходило на юг; я видела под нами крыши, ощетинившиеся антеннами. У Дика было какое-то передающее устройство, достаточно компактное, чтобы уместилось в руке. Муж наклонил голову и поднял большой палец, когда Дик проверял сигнал. Маленький наушник в ухе Руди изначально создавался, чтобы спортивные комментаторы могли получать указания и самую свежую информацию, не прекращая говорить. Муж иногда пользовался трансмиттером на съемках Saturday Night Live, пока не принял решение покинуть коммерческое телевидение. Он вытащил наушник и поскреб его носовым платком.