Мохнатое чудо

Пажетнов Валентин

Медвежата в возрасте от рождения и до месяца ещё не способны самостоятельно себя обогревать. Для их содержания сделали специальные ящики. В них при необходимости вставлялись перегородки, которые делили их пополам. В одной половине дно было сплошное, в другой – из мелкой нержавеющей металлической сетки. Медвежат в возрасте до 30–40 дней помещали в той половине ящика, где было сплошное дно. Ящик застилали чистыми пелёнками и ставили около печки. Позже приобрели электрические прорезиненные коврики, которые поддерживали постоянную температуру от 28 до 38 градусов. Такие коврики укладывали под дно ящичка, и медвежатам было тепло. Когда медвежата подрастали, перегородку вынимали, и зверьки могли выходить на ту половину ящика,

где была сетка. Под сеткой стоял жестяной поддон. В нём собирались нечистоты, и это значительно облегчало уход за медвежатами. Но присутствие медвежат в лаборатории очень мешало работе, а иногда вовсе исключало возможность пребывания там людей. Дело в том, что в той комнате, где содержали медвежат, нельзя было разговаривать, включать музыку, появляться посторонним людям. Для животных старались создавать такие условия, которые хотя бы приблизительно были похожи на их жизнь в берлоге. А посторонних людей не пускали, чтобы медвежата не знакомились с «чужим» запахом. Поэтому, как только появилась возможность, содержание маленьких медвежат перенесли в отдельный дом.

Это был старый деревянный дом, в котором уже давно не жили люди, но полы, потолки и стены неплохо сохранились. Главное, в доме стояла большая печь, которая исправно топилась. После небольшого ремонта этот дом на несколько лет стал как бы берлогой для маленьких медвежат и получил название «медвежий дом».

В одной половине поставили портативную газовую плиту, боксы с необходимыми продуктами, весы, посуду и ветеринарный шкафчик. Вся другая половина была оборудована для медвежат. Здесь стояли ящики для их содержания и топчан, на котором медвежат осматривали и корми ли. Комнату перегораживала вольерная сетка, которая при необходимости убиралась.

В этом доме медвежат содержали до трёхмесячного возраста. Здесь их кормили вначале из соски, потом приучали есть из мисок. Связано это было с тем, что из соски один человек может одновременно кормить не больше двух медвежат. При этом также неминуемо происходил контакт с руками человека. Детёныши медведя очень неравнодушны к голой коже человека. По-видимому, она для них такая же приятная, как сосок медведицы-матери. Поэтому при работе с медвежатами мы всегда надевали перчатки или рукавицы. Обычно медвежат выкармливала моя жена. Лишь в особых случаях, когда на содержании было много медвежат, к их кормлению подключался и я.

В возрасте двух месяцев медвежата уже очень хорошо слышат и имеют тонкое чутьё. Как только начинали кормить одного медвежонка, другие слышали, как он чмокает соской и урчит. Медвежата понимали, что началось кормление. Те малыши, которым приходилось дожидаться своей очереди, начинали волноваться, пищать, а потом принимались скоблить стенки ящика и кричать. Если им долго не давали есть, то они возбуждались до такой степени, что потом отказывались от еды. Из мисок один человек мог одновременно кормить всех медвежат. И руками не нужно трогать зверьков, и волноваться им не приходится— у каждого своя порция каши.

В первых числах апреля, когда в лесу появляются проталины, медвежат выносят в лес. В лесу стоит деревянная избушка без окон, с наглухо закрытыми дверями. Внутри стоят специальные клетки. В них лежит толстый слой соломы. Избушка для медвежат как бы представляет берлогу в тот период, когда они уже не нуждаются в обогреве. Этот дом-берлога нужен для того, чтобы подрастающие медвежата содержались вдали от людей. В этом случае они не будут слышать звуков, которые сопутствуют человеческому жилью, и будут привыкать к тем звукам и запахам, которые обычны для дикой природы. Дом-берлога является для медвежат так же надежным убежищем в непогоду в то время, когда медвежата начинают самостоятельно, без сопровождения человека, выходить в лес.

Работа с медвежатами построена так, что в апреле месяце двери дома-берлоги остаются постоянно открытыми и медвежатам предоставляется

полная свобода. В это самое время медведицы выводят из берлог своих детей в большой свет. Как это происходит на самом деле, можно только догадываться, но за долгие годы наблюдения за дикими медведями кое-что всё же удалось подсмотреть.

VII. Весна

Настоящая весна приходит в здешние края только в середине апреля. Ясная, солнечная погода может вдруг смениться густой метелью, а тёплый южный ветер поменяться на колючий и холодный северо-восточный. В марте по ночам крепкий мороз прихватывает подтаявший на солнце снег, и тогда образуется на снегу ледяная корка-наст. В отдельные годы наст бывает таким крепким, что ходят по нему, не проваливаясь, даже кабаны и лоси.

Крупные медведи-самцы стараются выбраться по насту из лесной глуши на открытые места: на болота, на край поля или на холмы, одна сторона которых расположена к солнцу. Снег в таких местах тает рано, и на открывшейся земле можно найти себе пропитание. Некоторые медведи упорно гоняются за лосями и кабанами в надежде поймать их. Но такая удача выпадает им редко, и, отчаявшись поживиться мясом, медведи уходят искать растительную пищу.

Весной голодные самцы могут представлять опасность и для молодых медведей, и для медведицы с медвежатами. Вот и распорядилась природа так, что выходят из берлог молодые медведи и матки с медвежатами в то время, когда появляются проталины, и медведям уже можно найти для себя корм недалеко от берлоги. Самцы к этому времени занимают лучшие кормные места, и вероятность встречи их с молодыми медведями и самками небольшая.

В самом конце марта небо стало совсем прозрачным, иссиня-голубым. С широких еловых веток елей давно свалился налипший за зиму снег – кухта, а берёзы на солнечной опушке подёрнулись лёгкой, едва заметной синевой, которая бывает на них только ранней весной. Утром по лесной просеке прошёл длинноногий лось, с хрустом проваливая в подстывшем за ночь снегу глубокие лунки. В осиннике напевно, по-весеннему, свистели синицы, слышался тонкий писк рябчика и далеко окрест разносился дробный стук – весенняя песня дятла.

Ранним утром, на самом рассвете, ушёл от своей норы барсук. Пока держал наст, он побегал по знакомым местам, покопался в насквозь про гнившем пеньке, в надежде найти личинку короеда. Около замерзшего ручья вытащил из-под корней дуплистой ольхи окостеневшую от мороза лягушку. Её припрятала «про чёрный день» запасливая норка, да зачуял лягушку вездесущий барсук, достал и съел.

На лесной полянке, там, где один остров леса близко примыкал к другому, белки выбили на снегу целую дорожку, бегали из одного леса в другой. У них началась пора свадеб. Найдёт самец себе подружку – и начинается у них весёлая игра. Бегают по деревьям друг за другом, цыркают.

Барсук внимательно понюхал беличью дорожку: свежие следочки источали тонкий аромат еловых семян, чуть слышный кисловатый запах сухих грибов. Бегают белки по лесу, вот и собирают на своих лапках разные запахи просыпающегося от зимы леса— запахи, такие знакомые барсуку.

Ещё раз понюхал барсук беличью дорожку, подёргал носом и, неуклюже переваливаясь с боку на бок, потрусил дальше. Но не прошел он и десятка шагов, как дорогу ему перегородил толстый ствол осины. Она упала ещё осенью, но не легла совсем на землю, а задержалась на толстых сучках, которые обломились при падении дерева только наполовину и воткнулись в землю. За зиму осину засыпало снегом так, что под стволом барсук пролезть не смог, обходить дерево не стал, а вскарабкался по снежному надуву наверх и спрыгнул на другую сторону. И в этот момент из-под самого его носа с треском выскочил рябчик. Птица ночевала в удобной снежной лунке под стволом осины и так удобно там уст роилась, что до сих пор не выбралась наружу несмотря на то, что день уже давно начался.