Мои 365 любовников
Шрифт:
Как всегда, Ксандль сдержал слово, и вылазка в главный винный ресторан действительно оказалась замечательной. Это заведение с садом ценилось в кругах знатоков и называлось всеми «У шикарной виноградарши Ресль» по имени его красивой хозяйки, про которую молва рассказывала всякое. Я пригласила свою подругу Штеффи, и мы обе ужасно радовались предстоящему событию, точно юные девушки конфирмационной прогулке в Пратер. Ибо Ресль, которую и саму, видимо, не из дерева выстругали, была знаменита тем, что предпочитала смотреть на всё сквозь пальцы, вино у нее, в самом деле, оказалось отменное, и потом мой Ксандль и его приятели умели погулять на широкую ногу и мало как кто ещё «тряхнуть мошной». Правда, нельзя сказать, что мы со Штеффи очень уж стремились быть «приправой»
– Надо надеяться, что всё пройдёт с настоящим шиком, моя тёрка просто огнём горит…
У меня под юбками тоже чесалось, хотя только за день до этого Ксандль фундаментально прочистил меня с песочком.
У Ксандля уже собрался узкий круг его закадычных друзей, находившихся в прекрасном расположении духа. Тони Лехнер, Карл Бирнекер и Карл Вамбахер, все, как и Ксандль, коренные богатые венцы, самостоятельно поднявшие своё дело и, как принято выражаться, в самом расцвете лет. Ксандль представил им меня и Штеффи, после чего воспоследовало церемонное целование ручек и многозначительное перемигивание. Мужчины щекотали нам запястья густыми нафабренными усами и уже сейчас сгорали от сладострастия точно «расфуфыренные фаты», как шепнул мне на ушко Ксандль. Сама же я слышала, как Лехнер, обращаясь к кому-то, шёпотом произнёс:
– Послушай, во вкусе ему не откажешь, нашему Ксандлю. Две бабёнки просто на объедение! Таких и без масла бы скушал!
Штеффи и я, однако, вели себя сдержанно и благовоспитанно, ведь времени у нас впереди было ещё предостаточно. Когда остальные, наконец, сошли вниз и рассаживались в экипажи, я задержалась с Ксандлем. Он сослался на то, что должен запереть дом, но я-то знала его. Именно в тот момент, когда я положила руку на щеколду входной двери, он схватил меня за груди и, стоя вполоборота ко мне, сунул в руку свой помазок, который я незамедлительно принялась мылить, чтобы он поскорее кончил, и мы не заставляли компанию ждать себя слишком долго. При этом я сделала бесплодную попытку его урезонить:
– Ну, прекрати, Ксандль, ты мне ещё пятен на подол наставишь. Пойдём, будь умницей, нам ведь некуда торопиться, и потом, что другие подумают!
Однако он так толкался своим представительным животом, что его член сам собой заплясал у меня в сжатой ладони, и при этом Ксандль стонал:
– Всего лишь… небольшой авансик… понимаешь… чтобы ты навыков не утратила, пока мы… стало быть… будем на людях… у Ресль…
На него уже накатывало и тогда, чтобы не тратить время на разговоры и в желании поскорее завершить это спонтанное мероприятие, я своими энергичными движениями стала помогать ему до тех пор, пока он не брызнул, наполнив мне всю руку. Пока он застегивал ширинку брюк и закрывал входную дверь, я быстро поднесла ладонь ко рту и облизала её.
– Правильно делаешь, ничего не должно пропадать попусту! – одобрительно прокомментировал Ксандль мой жест.
Когда мы рука об руку вышли на улицу, Бирнекер и Вамбахер уже сидели со Штеффи в элегантном наёмном фиакре. В то время как мы усаживались к Лехнеру в наш собственный «гуммирадлер», Вамбахер крикнул:
– Замок, однако, должен очень крепко запираться, а иначе чуть толкнёшь, и вошёл!
Под смех и прибаутки мы тронулись в путь, являя собой весьма нарядную и живописную картину. Экипажи сверкали как лакированные, уши лошадей были украшены букетиками майских ландышей и даже на кончиках кнутов были цветы. Создавалось впечатление, будто мы принимаем участие в праздничном кортеже экипажей, декорированных цветами. Ксандль предпочёл бы выехать уже сразу после полудня, чтобы во всём великолепии показать себя по дороге в Альт-Оттакринг, но так рано на улицах ещё ничего интересного не происходило.
Поездка была очень приятной. Поскольку пространство коляски было довольно ограниченным, мы ехали, так сказать, «в два слоя», то есть Штеффи сидела на одном колене Вамбахера и на другом колене Бирнекера, а у меня под попой была правая ляжка Ксандля и левая – Лехнера. Большие животы обоих были как пара мягких подушек, на которые я очень удобно могла откинуться, и когда экипаж однажды вдруг неожиданно дёрнулся и всех нас немного подбросило, я, желая сохранить равновесие, невольно ухватилась за суконные брюки своих кавалеров. И мгновенно поймала две рукоятки, которые были точно стальные и явно радовались предстоящему весёлому вечеру.
– Не отломай, Пеперль, он может ещё пригодиться.
Этой добродушной шутке Лехнера мог бы рассмеяться даже кучер, но он безукоризненно прямо восседал на козлах, делая вид, что он ничего не слышит и не видит. Ибо за солидную осанку наверняка получил загодя хорошие чаевые. Когда мы проезжали по тихим безлюдным улицам, оба господина обстоятельно исследовали мою попу и пощипывали меня через юбку, чтобы, как они объяснили, узнать, в каком месте находятся у меня подвязки.
Штеффи во втором экипаже приходилось, вероятно, никак не легче, потому что время от времени я слышала, как она тихо взвизгивала. Один раз пальцы Ксандля и Лехнера встретились на моей попе, и Ксандль сказал:
– Я не ревнивый.
– В таком случае убери лапу, – находчиво ответил Лехнер.
И весь оставшийся путь моя задняя часть принадлежала исключительно Лехнеру. Но когда он хотел украдкой поднять мне юбку до колен, я шлёпнула его по руке, потому что экипаж легко просматривался снаружи, так как ещё не совсем стемнело.
На одной из боковых улочек мы обогнали женщину, которая вела за руку маленького ребёнка, а в другой руке несла сумку с покупками. Я тотчас же узнала её, это была Мицци Андермайер, которая ходила со мною в школу, и тоже сношалась с преподавателем катехизиса.
Я собралась, было, помахать ей зонтиком и поздороваться, когда Ксандль остудил мой пыл, велев мне сидеть тихо, потому что даме-де не пристало орать из экипажа. Но я всё же помахала ей через плечо, и она от изумления рот разинула.
Перед заведением «виноградарши Ресль» уже царило небывалое столпотворение, и всё было забито до отказа. Однако маленький толстый младший кельнер, в этот момент стоявший у ворот, как только узнал наши экипажи, опрометью кинулся в дом. И когда мы остановились перед рестораном, на пороге появилась сама Ресль в сопровождении оркестра, чтобы приветствовать нас, ибо Ксандль был известен здесь как щедрый «барин» и его любили. Музыканты грянули туш, Ксандль с видом эрцгерцога поздоровался со всеми и, проходя мимо шикарной хозяйки, коснулся плечом её груди в белом фартуке. Та сделала вид, что ничего не заметила и торжественно повела нас через весь сад к симпатичному маленькому садовому домику, «беседке», которая была зарезервирована за нами и сплошь уставлена букетами олеандров.
Пока мы рассаживались с изысканной неторопливостью, оркестр, расположившись перед беседкой, исполнил любимую песню Ксандля «Господь создал вино и женщин». Я со Штеффи отправилась в туалет, и там она показала мне свою симпатичную, круглую попу, сплошь покрытую синяками, так усердно поработали над ней Вамбахер и Бирнекер. Несколько синяков осталось и у меня, однако мы утешались тем, что всё могло кончиться для нас и гораздо хуже.
Когда мы вернулись к компании, на столе уже стояли свечи в садовых подсвечниках, а господа приготовили для нас прекрасные места, только на сей раз Штеффи сидела между Ксандлем и Лехнером, а я – между Вамбахером и Бирнекером. Видимо, мужчины так договорились друг с другом, и мы тоже не возражали против такой комбинации, в «поваляшках» такая смена партнёров даже очень полезна.