Шрифт:
Вступительная статья
А. ТОРОПЦЕВА
Сократ для зверей и ребят
С прозой Леонида Сергеева я знаком около двадцати пяти лет. И все эти годы мне не давали покоя немаловажные для любого писателя
Совсем недавно я нашел ответы на эти и другие вопросы в одном, но очень объемном образе – Сократ!
Не пугайтесь, юные читатели и их родители, этого имени! Сократ тем и отличался от других мудрых людей Древней Греции, что он никого не пугал, он говорил с простолюдинами и с крупными мыслителями на равных. Он был непревзойденным гением «диалога равных» в мировой культуре, в мировой педагогике, в мировой литературе.
Беседу на равных вести очень сложно. Еще не повзрослевшие люди на свежем опыте знают, как трудно иной раз понять учителя. А все педагоги прекрасно знают, как это непросто – войти в душу ученика, студента или аспиранта, понять его, познать его интеллектуальные возможности, почувствовать тайны его души и вести с ним разговор на равных с тем, чтобы он сам (!) в себе самом находил свои истины…
Но как же трудно вести «беседу равных» человеку с той же кошкой, например! Скажу честно: у меня такого разговора не получалось ни с кошкой Муркой в детстве, ни с котом Петрушей в молодые годы, ни с кошкой Машкой – сейчас. Я очень хочу превратиться в зверушкиного Сократа – в Леонида Сергеева, да не получается. Не дано!
Именно так – тайны друг друга. «Но разве можно знать, чувствовать и понимать тайну? – может спросить меня пытливый читатель. – Если я „раскрыл“ тайну, то она тут же перестает быть тайной!»
Вполне резонное замечание! И здесь мне на помощь приходит величайший из греков, который начинал свои «диалоги равных» с признания: «Я знаю, что ничего не знаю!» И далее он, во-первых, внушал собеседнику, что только он, собеседник, и может помочь ему, Сократу, познать истину. Собеседник, поверив в это, включался в диалог, искал в нем самого себя, свою истину, которую не знал, но очень хотел узнать Сократ.
«Какую же истину искали мальчик и резиновый бегемот Гошка, которого наспех склеил дядя героя из баллонов пятитонки?! – может возмутиться все тот же пытливый читатель. – Это даже не домашнее животное, это всего-навсего игрушка, у которой ни души, ни разума, ни сердца нет и быть не может!»
В том-то и дело, что может! Еще мыслители Древней Индии говорили, что у любой песчинки есть душа. А значит, есть и тайны песчинковой души. Можно конечно же им не верить и даже посмеяться над ними, но, вспомните, что только не одушевляли великие писатели: ботинки со шнурками, столы со стульями, диваны, шкафы, посуду и т. д., и т. д. И только в редчайших случаях у них получалось то, что, на мой взгляд, мастерски сделал Леонид Сергеев.
Он действительно смог убедить читателя в том, что его резиновый бегемот – самый что ни на есть живой бегемот, а не игрушка какая-то! Иной раз я ловил себя на мысли: а может, он и в самом деле живой? А ведь – живой, с великой тайной своей души!
И вот еще что удивительно в прозе Сергеева: эти души – человека, зверей и даже резинового Гошки – рождают в общении друг с другом, может быть, самые важные истины для всех людей, то есть линии бесконфликтного сосуществования. Причинами почти всех конфликтов являются незнание, непонимание и бесчувствие. Друзьям Сергеева эти причины неизвестны.
Если говорить откровенно, то мне непонятно словосочетание «братья наши меньшие» хотя бы потому, что эти «братья» и все их «сестры» появились на земном шаре раньше людей. Так написано в священных писаниях многих народов мира, так утверждает эволюционная теория Дарвина. Выходит так: «старшие братья», но почему-то «меньшие».
А в книге «Мои друзья» все равные! Хотя далеко не каждому из «больших», но «младших» удается не просто это чувствовать, но этим жить – жить так, как живут друзья Леонида Сергеева.
Конечно же не нужно. Но русскому писателю помнить об этом необходимо и также необходимо по-сократовски осторожно вводить в свои тексты доступные детям метафоры и искать в мире детей и взрослых тайны из образно-интуитивного пространства, сложнейшего.
Некоторые современные детские, и не только детские, писатели забыли, что в русском менталитете определяющим является образно-интуитивное мышление, что без этого качества мы не проживем, мы не будем россиянами. Они сочиняют разные приключения, которые не будят в нас, читателях, желание думать и искать истины нашей жизни, мироздания в целом.
Леонид Сергеев не играет с читателями в человечков-прагматиков, бегающих по страницам в поисках надуманных приключений. Он идет от жизни, от метафорики жизни. «Я верил, что веселые и добрые карлики живут где-то среди нас, и долго разыскивал их маленькую страну. Облазил чердак, холодный сырой подвал, постройки вокруг дома, сумрачные закутки за сараем; обошел забор, заросший мышиным горохом, осмотрел все кусты с белорозовыми граммофонами вьюна, но гномов нигде не встретил».
Какие у него симпатичные «бело-розовые граммофоны вьюна»!
Авторы современных сериалов пытаются приучить читателей и писателей к сериальному мышлению, к дотошному писанию. Не дай бог, чтобы это случилось!
Любой читатель очень быстро поймет, что того же «Моего бегемота» можно увеличить в два-три раза. Вспомним, например, тот эпизод, когда семья мальчика собиралась в деревню. Собралась. Мальчик добился того, чтобы в деревню взяли Гошку. Взяли. Далее текст:
«– Я буду его крепко держать, – ответил я и показал, как буду держать Гошку.
В деревне было раздолье…»
Дорога? Здесь нет дороги, которую такой мастер мог бы описать, да еще как! Но Леонид Сергеев – путешественник! – пожертвовал дорогой, потому что он прекрасно понимает, что такое «тьма вещей» в писательской работе и что такое – проза.
Писать по памяти не так уж просто хотя бы потому, что память у всех людей избирательная и частенько она оставляет в закоулках души немало мусора из той же «тьмы вещей». В «Зверинце…» Леонида Сергеева, как и в других частях его книги, практически нет ненужного, неважного, необязательного для той сверхзадачи, которую он решал в каждом рассказе. И может быть, поэтому читается легко, влёт, рассказы выглядят свежими, даже если их перечитывать по два-три раза.