Мои два года
Шрифт:
– Я знаю, чего тебе хотелось бы, – Настина ладошка закрыла мои губы, – всё будет, поверь. Ты хороший, умный и весёлый. Всё будет.
–Это ты зря меня нахваливаешь, очень зря. Я под близнецами родился. И может такая гадкая сволочь объявиться, что ах, – подражая голосу Высоцкого, пою, – Во мне два я, два полюса планеты, два разных человека, два врага, когда один стремиться на балеты, другой стремится прямо на бега.
–А ты любишь ходить на балет? – улыбается этот бесёнок.
–Упаси Господи. Вот, правда, растяжка у них офигенная. Жан-Клод ван Дамм тоже балетом в детстве занимался.
– А это кто?
–Так, проехали.
–А ты чего это там делал, в коридоре? Отжимался как-то странно, на кулаках.
–Как-то лет в четырнадцать занимался китайским мордобоем. Вот и стараюсь не забыть.
–А ты можешь ногой в голову ударить?
– Конечно могу, – ухмыляюсь, – бьёшь соперника в пах, он падает, а ты фигачишь его ногой в голову. Как по футбольному мячу.
–Я серьёзно, – Настя легонько бьёт меня кулачком в грудь, – кончай прикалываться.
–Вай-вай, сапсем убила. И я серьёзно, любой приём в реальной схватке начинается с удара по яйцам.
–Да ну тебя, клоун, – девушка, скорчив недовольную гримаску, пытается от меня отстраниться. Э, нет, милая. Прижимаю её к себе, – Иди сюда, мой сладкий сахар.
Утро всё-таки наступило, и я ушёл в роту к подъёму. Но теперь на службе всё было немножко по-другому. Настя в каждое моё дежурство на КПП находила пару минут позвонить мне и сказать: «Привет, милый. Как дела?» А я каждый вечер искал возможность добежать до общежития и, хотя бы обнять мою девочку. Провести пальцами по спинке, от шеи вниз к замечательным округлым ягодицам, прижать к себе. И та камуфлированная болотная муть, в которой последние полгода плескалось моё сознание, отступала. Пусть на чуть-чуть. Но за это чуть-чуть я теперь всё отдам. В один из таких вечеров я с удивлением обнаружил, что моя дама сердца вообще-то прапорщик медицинской службы. Разглядел китель в шкафу. Ох, сколько всего у меня на языке болталось. Настя по моей физиономии всё поняла и пригрозила маленьким сухим кулачком:
– Попробуй только что-нибудь вякнуть про любовь с прапорщиком. На месяц без секса оставлю.
Вот это угроза, так угроза. Молчу-молчу. Не хочу из наших отношений ни минутки потерять, ни секунды. Но таки намекнул, что хотел бы увидеть сей мундир одетым на голое тело. Меня обозвали извращенцем, но потом, пожалев, предположили, что всё бывает в этой жизни.
КПП на общаге место неспокойное. За месяц раз несколько рота туда срывается ночью по тревоге. Шалят гости, шалят. А тут один из кэпэшников схлопотал ножик в бок. Много потом всяких слухов было, что это, мол, его земляк на перо посадил, ещё чего-то. В первом часу ночи мы носились по окрестным дворам, пытаясь найти нападавшего. Естественно никого не нашли, только напугали до икоты спящий в одном из дворов экипаж ППС. Менты попытались нас урезонить, но поняв, что можно и пряжкой по лбу получить, закрылись в «бобике» и по рации стали вызывать подмогу. Тут сержанты поняли, что дело пахнет керосином, и погнали нас в казарму. После этого на КПП 3 помимо дежурного и патрульного на ночь стали выставлять ещё и усиление. Всеми правдами-неправдами я туда напрашивался. Ну и хрен с ним, что посплю меньше, зато Настя рядышком.
Тёплый вечер начала сентября. На улице прокапал небольшой дождик, оставив после себя лужи на асфальте. Привязанный к перилам крыльца, дремлет здоровенный серый дог. Эту тупую что тот сибирский валенок скотину по кличке Джордж каждый вечер приводят сюда с собачника, для усиления огневой мощи, так сказать. Толку с него никакого, ну пусть будет. В патруле сегодня мой дружок Лёха. Наш смоленский паренёк, с Заднепровья, с улицы Кутузова. Начальник патруля, старший прапорщик с вещевого склада, мужик нормальный без закидонов и претензий. Можно и службу нести. С позволения начпатра я уже метнулся до ларька на трамвайной остановке, и у нас есть теперь двухлитровый баллон вишнёвого лимонада. Живём, цветём и пахнем. Хотя и расслабляться некогда. Гости прут потоком. Всякие разные, черные, жёлтые, красные, темно-коричневые, светло-коричневые. Сколько ж всякой иностранщины в столице? На столе у нас горка разноцветных паспортов. По правилам после одиннадцати вечера посетители должны общагу покинуть. Тогда паспорта и возвращаются. Комендантша за этим делом строго следит.
Ну, можно и паспорта полистать, для общего развития. О зелёный какой-то, это что у нас? Марокко вроде. Арабская вязь дублируется английским шрифтом. Абдулхалик ибн Мухаммад аль чего-то там. Я такие буквосочетания и не выговорю. А этот темно-синий с мордой какой-то хищной кошки. Конго, однако. Ты смотри, даже секс указан. Стоим, ржём. Пол естественно, но всё равно смешно. А это чего, блэк, блэк, блэк. Ага, цвет кожи, цвет глаз, цвет волос. Надо было ещё цвет зубов прописать. Прикольно бы получилось. Блэк, блэк, блэк энд уайт. Этот чёрт, когда заходил, скалился во все тридцать два белейших зуба.
Ближе к одиннадцати начинают приходить девчонки, выкупать паспорта. Дело то налаженное. За копейку малую можно оставить заморского гостя на всю ночь. Ну и нам неплохо. Выходим с Лёхой на крыльцо. Нет, нет и нет, ничего у нас не чешется. Время подходит, надо ворота закрывать на ночь. Хорошие ночи в начале сентября, тёплые. Потянувшись, спускаюсь с крыльца. Вот те раз! На обочине дороги у ворот, скрипнув тормозами, останавливается чёрная Волга. Распахнув дверь, из машины вываливается полковник Зайцев, заместитель начальника госпиталя по МТО, и строевым шагом марширует к КПП. Чётко так шагает, тянет мысок. Только почему-то без обуви, в одних серых носках шлёпает по сентябрьским лужам. На полковнике голубая рубашка-гавайка, вся в каких-то ананасах, фламинго и прочей тропической нечисти, белые полотняные штаны. И судя по роже, пьян товарищ полковник в лоскуты. Пьян-не пьян, а начальство. Стоим вытянувшись, по стойке «смирно».
Зайцев подходит, мутным взглядом рассматривает нас. Тыкает в меня пальцем:
– Со мной, солдат.
– Слушаюсь, – иду за начальством через КПП во двор общаги. И куда это он собрался, блин? Ага, к первому подъезду идём. О, а он ещё мне и что-то вещует.
–…никакого уважения. Я всё для госпиталя, всё. А они? Ни спасибо, ни пожалуйста…Вот смотри, парень, эти фонари я увёл у замминистра обороны. У самого…и что? А ничего. Фонари в госпитале есть, а уважения нет, – заплетающимся языком бубнит полкан. Заходим в подъезд, подходим к одной из дверей на первом этаже. Зайцев кивает на обитую темным деревом дверь:
–Ломай.
–Товарищ полковник?
–Ломай, говорю! – орёт. Вот же, блядь, попал. Чуть сгибаю левую ногу, правую отставляю назад и имитирую прямой удар ногой, стараясь, чтобы подошва сапога прошлась по полотну двери вскользь. Грохоту много, а результату нет.
– Ещё давай, бей, – бью ещё пару раз, грохот на весь подъезд. Двенадцатый час, такую мать.
– Не, товарищ полковник, не получается, – развожу руками, – крепкая зараза. Зайцев садится под дверью, обхватив голову руками.
–Ну какой же ты десантник? Иди на пост, – бормочет. Какой-какой десантник, никакой, слава богу. Выхожу из подъезда на воздух. Ох, ты ж. Мне навстречу несётся начальник патруля. В правой руке дубинка, в левой поводок Джоржа. За ними поспевает Лёха, в броннике, в каске и тож с дубьём.
– Вы куда это? – спрашиваю.
– Позвонили, – чуть задыхаясь говорит прапор, – дверь в подъезде ломают.
– Да это я по дверям стучал. Заяц приказал.
–И чё, выбил?
– Не, ну я что, на идиота похож? Так создал рабочий вид. Его превосходительство сказало, что я плохой десант, – смеясь, разъясняю этой группе захвата. На КПП водитель Зайцева, наш бывший «дедушка», по кличке Белый, держит в руках лёгкие кожаные мокасины.