Мои мужчины (сборник)
Шрифт:
Татьяна ходила с повешенным носом. В доме погода – как в Прибалтике. Редкое солнце.
Она приехала на заработки, чтобы скопить деньги и отремонтировать дом. Ее дом стоял на земле, почти без фундамента, как домик Нуф-Нуфа. Дунешь – и упадет. Так построили. Надо было укрепить фундамент, постлать полы, купить плиту, холодильник, телевизор – все, что полагается в нормальном доме. Все стоит денег, и Татьяна их собирала по копеечке.
Я дарила ей одежду, чтобы она не тратилась. Наряжать ее было очень приятно, на ней все хорошо
Катя любила с ней играть в игру: открой рот, закрой глаза.
Татьяна с ужасом покорялась, и Катя отправляла ей в рот ложку, в которой были перемешаны соль, растворимый кофе и перец.
Татьяна активно плевала во все стороны, я вставала на сторону Татьяны и давала ей дополнительные деньги за моральный ущерб. Эти деньги мирили Татьяну с изобретательной Катей.
Иногда Катя предлагала поиграть в косметический салон. Она делала крем, в который входили: зубная паста, жидкое мыло и собственные слюни. В оправдание Кати можно сказать, что она разрешала этим кремом мазать и себя тоже.
Еще Катя любила игру в больницу. В эту игру входили горчичники, уколы и постельный режим. За неимением шприцев она делала уколы вилкой. Вытерпеть все это без любви было невозможно. Приходилось Катю любить во всех ее проявлениях и умиляться ее фантазиям.
Чем хороши дети? Их любишь любыми и всю свою жизнь.
Личная жизнь Татьяны не сложилась. Муж Володя умер рано, от рака легких. Родители мужа перестали разговаривать с Татьяной. Они считали ее виноватой в смерти Володи. Как будто в этой болезни есть виноватые… Родители отрезали от себя молодую Татьяну, не помогали и никак не участвовали. Только ненавидели, и все. Темные люди.
Татьяна работала акушеркой в родильном доме. Денег в обрез, но у нее была постоянная подработка. Бабы в поселке делали аборты. Татьяна выполняла роль посредника: сводила жертву с врачом. Регулировала процесс: когда, к кому, в какой день и час. Татьяну благодарили. Процесс – непрекращающийся, поскольку аборты – результат любви. Скажем так: осложнение любви. А всё в мире крутится вокруг этой самой любви.
Перестройка и развал Союза пришли и в их поселок. Родильный дом как-то обмелел. Рожать стали реже. Татьяну сократили. Сын требовал денег на водку, а точнее – выбивал из нее кулаками. Татьяна просто сбежала в Москву.
Первое место работы – у знаменитой оперной певицы. Она попала к ней через агентство. В обязанности Татьяны входило ухаживать за старой матерью. Мать певицы была лежачая, не вставала с постели. Ее надо было протирать полотенцами, переворачивать, что оказалось нереально: в Татьяне – сорок пять килограммов, в старухе – сто двадцать. Это как штангист на соревнованиях должен поднять вес, превышающий собственный вес в три раза.
Платили мало, меньше, чем в других домах, и все теряло всякий смысл.
В один прекрасный день певица заглянула в комнату матери. Татьяна сидела и рыдала, притиснув руки к глазам.
– В чем дело? – спросила певица. – Почему ты плачешь?
– Я плачу потому, что не могу быть вам полезной. Я не в состоянии перевернуть вашу маму. У меня не хватает сил, поэтому я не хочу занимать это место. Ищите кого-то другого, а с моей стороны нечестно брать у вас деньги и плохо делать свою работу.
Татьяна залилась новой серией рыданий, которые отражали ее угрызения совести.
Певица постояла и оценила:
– Ну, Татьяна, ты актриса…
Певица была баба ушлая, умела распознавать, где собака зарыта. Другая домработница пришла бы и сказала: работы много, денег мало, ищи другую дуру. А Татьяна все оформила в виде душераздирающего спектакля, типа: я не могу быть вам полезной, совесть не позволяет…
Агентство устроило Татьяну к новым русским: муж и жена. Среднего возраста. Богатые люди, успевшие ухватить завод во время развала Союза. Пара приезжала только на выходные.
Вдвоем им было абсолютно нечего делать. Муж поднимался на третий этаж и один играл в бильярд, гонял шары по полю.
Жена на втором этаже смотрела телевизор.
Татьяна находилась в отдельном доме для прислуги. Когда она была нужна, барыня нажимала кнопку, и в доме для прислуги раздавался звонок. Значит, надо было идти, накрывать стол, прислуживать.
Окончив свою работу, Татьяна должна была тут же смыться, не висеть на глазах. О том, чтобы дружить с хозяйкой или просто общаться, не могло быть и речи.
По договору Татьяну не кормили. Хозяйка оставляла деньги на еду: сама покупай, сама себе готовь. Но проблема состояла в том, что рядом с домом не было магазина. Надо было идти на станцию за восемь километров в один конец.
Хозяева приезжали на огромной машине джип, и что бы им стоило закинуть в джип мешок картошки и мешок гречки? Но нет… Татьяна для хозяйки была совершенно безликим существом. Хуже собаки, потому что собаке они привозили мешки сухого корма.
Дом стоял среди деревенских изб и контрастировал с окружающей архитектурой, а именно с серыми приземистыми развалюхами. Зимой в деревне никто не жил. По полям шныряли зайцы. Буквально ссылка, как Ленин в Шушенском. И то к Ленину приезжала Наденька Крупская, делила уединение.
Татьяна достала сало, протопила его, сделала шкварки. Целую трехлитровую банку. Выживала, как в блокаду.
В течение недели она должна была следить за домом, содержать его в чистоте, кормить собаку. Собака – платиновый алабай, свирепый и красивый, но человеконенавистник. Татьяна боялась, что он кого-нибудь порвет, а ей отвечать. Поэтому она загоняла его в вольер. Однажды Татьяна ушла на целый день. Алабай решил, что его бросили, и, когда Татьяна вернулась, он упал в обморок. Свирепый, а чувствительный.