Моисей в Египте
Шрифт:
— Ты, хоть и не набожен, но очень умен, мой любезный спутник, — сказал, улыбаясь, Амути. Ответ Магрубета, по-видимому, удовлетворил его и успокоил.
Магрубет про себя решил тут же выкинуть из головы навсегда все, что могло бы касаться этого пленника. И он действительно накрепко забыл о нем на многие-многие годы. Но… как увидим дальше, не навсегда [45] .
Больше до самого Менефра ничего значительного на корабле не произошло.
Когда корабль подошел в прохладной темноте к знакомой пристани, Магрубет, чтоб не мешать Амути, чем-то крайне озабоченному з связи с прибытием, кратко, но выразительно попрощался с ним и поспешил сойти на берег.
45
Имеется в виду исторический факт, когда, благодаря «проделке жрецов», власть получила партия царицы Хатшепсут
Поход в Аварис завершился возвратом к началу. Теперь предстояло достигнуть Уасета. Забегая вперед, сразу стоит сказать, что Магрубет вскоре достиг его. Но два происшествия, которые он пережил по дороге, следует описать, так как они оставили в его душе след и, как бы то «и было, повлияли потом на его судьбу.
Без особого труда найдя путь в темноте к дому Хурисепа, Магрубет за полночь постучался в ворота. Долго лаяли за стеной собаки, затем недоверчивый сторож долго выспрашивал, кто такой, как вдруг открылась дверца и первое, что увидел при свете факела Магрубет, была сияющая в радостном приветствии, вся в белых праздничных одеждах сама госпожа Нофермаат.
— Я сразу поняла, что это наш любезный гость стучится ночью в ворота, — сказала она, подавая Магрубету обе руки.
Оглядевшись, Магрубет, кроме сторожа с факелом, больше никого не увидел. Не дав раскрыть рта, госпожа Нофермаат повела его в дом. При этом она так доверчиво-ласково опиралась на его руку, что это несколько покоробило его своей необычностью. Хмурясь в темноту, он спросил намеренно официальным голосом:
— А где же наш любезный хозяин?
— Я так ждала тебя! — зашептала Нофермаат трепетно и страстно, прижимаясь в тесноте дверного прохода всем телом к Магрубету. — Четвертый день Хурисеп в отъезде, а я четвертую ночь жду тебя. Я знала, что ты сегодня должен был приехать!
Кровь бросилась Магрубету в голову от неожиданности и от того, как властно облекало его тепло мягкого женского тела. Он остановился на пороге комнаты, неуверенно пытаясь снять с шеи охватывающие руки, и сказал вдруг не то, что хотел:
— А когда он… приедет?
— Не бойся! — быстро истолковала по-своему Нофермаат. — Раньше, чем через день-два он не вернется, — и зашептала уже совсем откровенно: — Проходи. Здесь все давно готово для тебя: и еда, и постель, и… я сама.
Сообразив, что своим вопросом он как бы подтвердил согласие на соучастие, Магрубет попытался разозлить себя, чтобы как-то переломить ход событий. Он шагнул в глубь комнаты к виднеющейся в слабом свете ночника высоко взбитой постели и довольно резко оттолкнул от себя женщину так, чтобы она, не ударившись, упала на мягкое, но почувствовала бы при этом, что ее решительно отвергают. «Эти египтянки заслуживают своей бесцеремонностью, чтоб с ними так обращались», — подумал он, и тут в его памяти некстати выплыл образ недавней ночной подруги Нури. А это воспоминание отнюдь не настраивало на строгое воздержание.
Будучи многоопытным в единоборстве с мужчиной, Магрубет почти не представлял, как непохоже ведет себя при этом женщина. Законы борьбы у женщины другие, и тело ее тем особо защищено, что оно податливо и гибко, а не так собрано, как у мужчины.
От толчка Магрубета Нофермаат лишь перегнулась в талии и стала падать, не разжав охвативших его рук. Она вывела его из равновесия, не дав ему переступить ногами, и повлекла за собой. Сам от своего усилия он повалился на постель вместе с ней.
То, что образ Нури возник как предвкушение его мужского согласия с женской сутью, как подчинение ее вызову, Магрубет понял, барахтаясь на пышной постели в объятиях хозяйки дома. Он понял, что разозлиться все равно бы не удалось. Как видно, богатые египтянки опыт жизни умеют обращать в свои достоинства. К тому же, если Магрубет знал, что молодая Нури была жрицей любви, то еще неизвестно, как проводила свою молодость госпожа Нофермаат. Однако она и сейчас была вовсе не стара, а находилась как раз в том зрелом возрасте, когда огонь страсти горит не как костер, а полыхает, как всепоглощающий пожар, с ликующим в своей власти дыханием, с диким воем и звериным рычанием.
Потом Магрубет не раз вспоминал эту ночь, но сейчас до самого утра, забыв все на свете, он предавался с этой знатной египтянкой таким утонченным наслаждениям, которые грубым жителям Палистана неведомы были в то время.
Под утро, когда Магрубет почувствовал, что лучшим из наслаждений сейчас было бы просто заснуть, неутомимая госпожа Нофермаат сказала с покровительственным оттенком и некоторой иронией в голосе:
— Что-то наш могучий лев больше не терзает свою овечку? Наверное, на нее у него уже сил не осталось?
Приподняв голову от подушки, Магрубет поглядел на нее и промолчал. Она смотрела на него с видимой кротостью своими бархатными, невинно-бессовестными глазами и вызывающе ждала, что он ответит.
Сказать было нечего. То, что она называла его львом, ни с чем не было связано, но то, что сейчас перед этой женщиной бесполезно проявлять свою волю и силу, было бесспорно. С
самого начала получалось так, что все делалось не по его воле и сила была на ее стороне. «В интересном же я положении, — подумал он, — называет меня львом, а разговаривает, как со своей кошкой». Мысль эта не взывала к активности, однако сон отошел прочь. Как бы вспомнив, где он находится, Магрубет спросил:
— Зачем я здесь? Куда уехал Хурисеп? — Сеп уехал по твоим делам. Целый воз товаров он нагрузил на лодку и отправился дня три назад, — лениво зевнула Нофермаат, а потом, небрежно положив ему на лоб свою мягкую теплую руку, сказала тоном внушения виноватому мальчишке: — Ты здесь затем, что сам очень желал этого. Не хочешь признаться? А ну-ка, покопайся в душе! Женщину ты не обманешь! Я-то ведь видела, как у тебя глаза разгорелись на моих девочек. Но ты тогда прикидывал про себя, что и до меня бы неплохо добраться. Ты же очень скрытный мужчина! Сам себе не признался бы в этом! Но ведь хотел же этого! Стремился к нам в дом! Я знала это, я ждала тебя… Ну! Ну! Не закусывай губу. Не надо дуться. Это знаем пока лишь мы вдвоем с тобой.
— А ты уверена в том, что твои дочки не знают? — с досадой буркнул Магрубет.
— Ах ты, хищный варвар! Я вижу, что тебе мои дочки все-таки не дают покоя! — с непонятным гневным смешком воскликнула Нофермаат. — Не ты один… Всем вам подавай молодую ягодку…
— Что значит всем? С кем ты еще ставишь меня на одну доску?
— Подумать только, какой ты несравненный! — насмешливо встрепенулась Нофер-маат. — Да если бы ты не жил в нашем доме, старый Птахотеп едва ли посылал бы за тобой своего соглядатая. А уж его-то, я знаю, мои девочки интересуют гораздо больше, чем ты сам.
Она загадочно-радостно смеялась, глядя на него. В своей позе, лежа на животе, она напоминала ему виденную во дворце Хиана богиню-львицу. От этих ее слов ему стало совсем не по себе.
— Только не рычи в ярости, мой лев, — сказала Нофермаат, — сейчас я снова разожгу твой аппетит.
Она властью своей нежной руки погасила в его душе искорки гнева и повела его на тот путь, где мужчина покорно следует за женщиной, в то время, когда он считает, что господствует над ней.
Несколько успокоив кипевшую в ней страсть, холодным умом госпожа Нофермаат к утру ясно определила для себя, что ее «варвар» ничем особенно не отличается от обычных мужчин его возраста. Мысль, что она не потеряла себя, а познав его, сохранила свою способность к расчетливым действиям, вызвала у нее особое удовлетворение.