Моисей

Люкимсон Петр Ефимович

Как уже говорилось выше, еврейские мистики были убеждены, что Моисей вложил в устройство Переносного храма в целом и в каждую деталь его убранства в частности глубокий сакральный смысл, закодировал в них величайшие тайны мироздания.

Вот, например, как объяснял назначение храмового семилампового светильника раввин Ш. Р. Гирш:

«Если мы зададимся вопросом о значении меноры в святилище Божественного закона, то ответ на первый взгляд покажется вполне очевидным. Зажженная менора, предположим мы, выражает свое символическое значение через свет, который она распространяет, и кажется очевидным, что свет, в свою очередь, представляет собой понимание. В таком случае не было бы ничего легче, чем толковать менору, особенно учитывая ее положение напротив стола перед Ковчегом закона Бога, как символ того духовного понимания, которое, наряду со столом — символом материального благосостояния — индицирует результаты еврейской национальной жизни, порожденной Божественным законом и вечно посвященной Ему. Однако более глубокое исследование, основанное на тексте Писания, может вызвать оправданные сомнения относительно того, является ли ответ столь уж очевидным...

...Нам бы казалось оправданным объяснить менору в Писании как символ духа, точнее двойственных аспектов человеческого духа: теории и практики, познавательной способности и волевого акта, восприятия и воли к практическому действию.

К счастью, Само слово Бога предлагает ясное подкрепление нашему объяснению. Зехария был посланником Бога к Зерубавелю, лидеру, которому предстояло заложить на развалинах прежнего еврейского государства фундамент новой еврейской национальной жизни, задача, в решении которой он на каждом шагу сталкивался с препятствиями. Зехарии была показана менора с семью лампадами. Когда он попросил ангела, принесшего слово от Бога, объяснить ему значение этого видения, ангел ответил: "Разве ты не знаешь, что они означают?" Когда пророк ответил: "Нет, мой господин", ангел сказал ему: "Это — слово Божье, которое нужно передать Зерубавелю: Не военной мощью, не физической силой, но Моим духом, говорит Господь Воинств" (Зах. 4:6). Это — доказательство того, что менора-семисвечник представляет дух, или, более точно, Божественный дух, и что это символическое значение должно быть столь очевидным, что ответ ангела Зехарии "Разве ты не знаешь, что они означают?" предполагает некий упрек, порицание пророку за то, что тот ощутил потребность в особом объяснении, чтобы понять это символическое видение...

Итак, если свет, который излучает менора, символизирует дух понимания и действия, который даруется человеку Богом, то каково же отношение меноры к свету, который она порождает?

Если мы представим менору в ее физической форме, тогда ее основание, которое несет

один цветок, ее ствол и ветви с чашечками в форме цветов миндаля с их шишками и цветами, создает полное впечатление дерева, которое, стремясь вверх, от корней, растет, чтобы стать носителем этого света.

Если в то же время мы примем в расчет, что менора была единственным в святилище предметом, сделанным целиком из металла и, более того, из золота, мы сможем легко увидеть, что благодаря материалу, из которого она была изготовлена, она должна была символизировать твердость, стойкость и неизменность, но что ее форма предполагала рост и развитие. Таким образом, два аспекта меноры, материал и форма, представляют собой рост и развитие таких качеств, как твердость, стойкость и выносливость, которые навсегда должны оставаться неизменными.

Следовательно, уже своим внешним видом менора воплощает собой полную противоположность того понятия, которое символизирует стол. Стол делается в основном из дерева... Как таковой он символизирует материальные аспекты жизни, которые по самой своей сути подвержены изменениям, присущим явлениям роста, развития, цветения, созревания и, наконец, смерти и разложения...

...Менору мы видим противоположностью столу. Сделанная целиком из золота, она символизирует именно ту неизменную твердость и неподвластность времени, которые, как показывает ее форма, должны цвести и раскрываться в святилище через дух Божественного закона...» Не хочется утомлять читателя подробным цитированием этого разъяснения символики только одного храмового светильника, которое в книге раввина Ш. Р. Гирша занимает больше десяти страниц. Понятно, что для стороннего и непосвященного читателя они покажутся нудной и никому не нужной схоластикой. Однако для знатока каббалы они представляют поистине увлекательное чтение. В итоге раввин Гирш приходит к выводу, что если центральный ствол меноры олицетворял Дух (Руах) Бога, каждая его ветвь и каждый светильник символизировал каббалистические мидот и сфирот, то есть высшие идеальные миры и различные ступени и проявления этого Духа: крайняя левая ветвь символизировала мир и качество Понимания (Бина), следующая за ней — мир и качество Силы (Гвура), третья слева ветвь — мир и качество Страха перед Богом (Иират шамаим). Первая слева от центральной лампады, пятая по счету ветвь символизировала мир и качество Знания (Даат), далее идут миры и качества Совета (Эца) и Мудрости (Хохмы). Аналогичным образом раввин Гирш, а также многие каббалисты до него и после разъясняли сакральный смысл и других атрибутов Переносного храма. При этом считалось, что внутри Переносного храма (а затем и внутри Иерусалимского храма) в силу его сакрального характера нарушались обычные и обязательные для нашего мира законы пространства и времени. Еврейские предания, к примеру, утверждают, что, несмотря на относительно небольшие внешние размеры Шатра откровения, он вмещал в себя всех, кто желал в него войти, подчас 600 тысяч человек. Более того — когда молящиеся в Шатре откровения должны были падать ниц, им всём хватало места и для этого — его пространство раздвигалось, чтобы дать евреям упасть на колени перед Богом, а когда они поднимались, снова сжималось. При этом извне и Шатер откровения, и весь Храм выглядели как обычно. Одно из чудес Святая святых, согласно этому же преданию, заключалось в том, что место, занимаемое Ковчегом Завета, не шло в счет. Размер Святая святых, как уже было сказано, составлял пять на пять локтей, но при этом после внесения в него Ковчега размер от одной стороны Ковчега до стенки и другой его стороны до противоположной стены Святая святых составлял все те же пять локтей, хотя ширина самого Ковчега, напомним, составляла полтора локтя. Согласно Библии, само соприкосновение с Ковчегом Завета для человека, не имеющего на это права, было сопряжено с опасностью для жизни. Достаточно вспомнить эпизод из Второй книги Самуила (в синодальном переводе — Второй книги Царств), рассказывающий о том, как царь Давид решил перевезти Ковчег Завета из Ваала Иудина в Иерусалим. Так как дорога шла по крайне неудобной местности, то вместо того чтобы нести Ковчег на плечах, левиты погрузили его на телегу, запряженную быками. Когда некому Озе показалось, что Ковчег чуть съехал с телеги, он решил поддержать его. Однако как только Оза коснулся рукой Ковчега Завета, он тут же замертво упал на землю, словно пораженный невидимым ударом. Таким образом, ни в одном из аксессуаров Переносного храма, ни в их расположении внутри него, ни в одном ритуальном действии не было, по утверждению еврейских священнослужителей, ничего случайного — все они носили сакральный характер. Поэтому даже самое мелкое нарушение в порядке ритуальных действий, определенном Моисеем (который, как свято верили и верят евреи на протяжении тысячелетий, был напрямую получен им от Бога), могло повлечь за собой самые ужасные последствия. По мнению ряда исследователей, это внимание Моисея к любым, порой кажущимися второстепенными, деталям ритуала было необычайно верным с психологической точки зрения. Оно поневоле должно было порождать мысль, что если Всевышний так внимателен к мелочам и может жестоко наказать за них, то какую же страшную кару Он может обрушить на голову человека за нарушение других Своих заповедей? Соответственно, если детали конструкции и убранства Переносного храма и служба в нем носили сакральный характер, то такой же характер должна иметь и одежда первосвященника и других священнослужителей. Ни одна деталь одеяния не считалась случайной или необязательной. Одеяние первосвященника состояло из эфода (ефода) — накидки, сотканной из голубой, темно-красной и малиновой шерсти вместе с сученым льном и золотыми нитями (их нарезали из тонко расплющенного золота). По форме эфод напоминал большой фартук с длинным поясом, позволявшим обернуть его вокруг тела и завязать спереди. По одной из версий, у этого «фартука» были еще две наплечные полосы, по другой — он закрывал и верхнюю часть тела, по третьей — был чем-то вроде греческой тоги. Из таких же дорогих нитей делался и пояс эфода, который, по одной версии, завязывался на уровне пупка, а по другой — под грудью. На каждой наплечной полосе был укреплен оправленный в золото сардоникс, и на каждом из этих камней были вырезаны по шесть имен родоначальников колен Израиля. Поверх эфода первосвященник надевал хошен — одну из самых загадочных и мистических деталей одеяния. Хошен делался из дорогой парчи размером в локоть на половину локтя (46 х 23 сантиметра). По одну сторону был выткан лев, а по другую — орел. Затем этот кусок парчи складывали по длине пополам, и таким образом хошен получался квадратным, со сторонами 23 сантиметра (по другой версии, со сторонами 15 сантиметров). На хошен нашивали 12 драгоценных камней в золотой оправе — в четыре ряда по три камня в каждом.

Первый ряд составляли сердолик (или, возможно, рубин), изумруд и топаз. Второй ряд — карбункул, сапфир и берилл, третий — гиацинт, агат, аметист, четвертый — хризолит, оникс и яшма. На каждом из этих камней было выгравировано имя того или иного родоначальника колена. Согласно наиболее авторитетному мнению, эти имена располагались в следующем порядке:

Рувим Симеон Леви Иуда Дан Наффалим Гад Асир Иссахар Завулон Иосиф Вениамин

По краям хошена были вставлены золотые кольца, в которые вдевались специальные шнурки, и уже с помощью этих шнурков хошен привязывался к эфоду. И вот дальше Библия говорит, что в хошен помещались некие предметы, называемые урим и туммим. В буквальном переводе два этих слова означают «освещение» (от «ур» — свет) и «завершение» (от «том» — конец, завершение). «Септуагинта» (перевод Пятикнижия на греческий семьюдесятью еврейскими мудрецами) переводит эти слова на греческий как «дилосис хай алитейа», то есть «объяснения и правда». Однако правда заключается в том, что сегодня мы уже не можем сказать точно, что такое урим и туммим и как они выглядели.

По одной из версий, это были пергаменты с записанными на них именами Бога, которые вкладывались между двумя слоями хошена. По другой, урим и туммим — это не что иное, как 12 драгоценных камней на эфоде. Ясно одно: хошен с «урим и туммим» играл роль оракула. Согласно Талмуду, надев хошен, первосвященник задавал Богу вопрос, являющийся на данном этапе судьбоносным для еврейского народа, после чего соответствующие буквы на драгоценных камнях начинали светиться особым светом и, возникая перед внутренним взором первосвященника, давали ответ на тот или иной вопрос или подсказывали решение проблемы.

Есть, впрочем, мнение, что урим и туммим вообще не являлись частью хошена, а были самостоятельными предметами, помогавшими первосвященнику погрузиться в состояние медитации, ощутить Божественное вдохновение и войти в контакт с Богом.

Непосредственно на тело первосвященник и другие священнослужители надевали льняные штаны до колен, снизу завязываемые тесемками, хитон (кутонет) — просторную, доходившую до пят, льняную рубаху с длинными рукавами, расшитую узорами в виде шестигранников (а возможно, ткань имела рельефную выработку шестигранными ячейками). Затем обычный священник надевал на голову остроконечную шапку, по форме напоминающую современный монашеский клобук, и подпоясывался льняным поясом.

Первосвященник же поверх хитона надевал спускающийся до пят светло-голубой балахон, вытканный из цельного куска ткани с вырезом для головы (правда, непонятно, были ли у этой рубахи рукава). Снизу этого балахона были подшиты «фанаты» — крупная красная бахрома, чередовавшаяся с тридцатью двумя или семьюдесятью шестью золотыми колокольчиками. Уже затем поверх балахона надевались эфод, пояс и хошен. На голове первосвященника голубым шнурком крепилась золотая пластина с надписью «Посвящен Богу», поверх наматывалась полоса белого льна длиной 16 локтей (7,36 метра) с вплетением голубой шерсти, а на получившийся тюрбан надевали корону из трех золотых ободов с цветком или чашей наверху.

Вот как объяснял назначение ритуального одеяния первосвященника и священников все тот же раввин Ш. Р. Гирш: «Тот факт, что коэнское облачение изготавливается на средства народа и принадлежит ему, делает для нас ясным, почему только коэн, одетый в эти одежды, может вообще считаться коэном. Лишь в этом случае он входит в святилище закона как слуга нации. Лишь в этом случае исполняемый им ритуал действительно становится службой, которую нации приказано исполнять в святилище Божественного закона. Лишь таким образом идеи, выражаемые этим ритуалом, могут приобрести характер долга, исполнения которого требует данный нам Богом закон... Без этих одежд, изготовленных в соответствии с законом, коэн ничем не отличается от обычного человека и совершенный им ритуальный акт приобретает личностные черты, создавая впечатление, обратно противоположное тому, которое должно прежде всего вызывать святилище». Создание всех деталей и аксессуаров Переносного храма заняло три месяца и было завершено 25-го числа зимнего месяца кислева 2449 года (то есть примерно в декабре 1313 года до н.э.). Все то же устное предание рассказывает, что однажды, проходя по стану, Моисей услышал разговор между двумя евреями. Ты обратил внимание, что в последнее время сын Амрама что-то чуть-чуть располнел? — как бы в шутку сказал первый. Ну еще бы! — ответил его собеседник. — Когда собираешь столько золота на общее дело, то всегда немного оставишь для себя. Тут любой чуть-чуть поправится! — саркастически усмехнулся в ответ его собеседник. Моисей ничего не ответил на эти слова — он сделал вид, что их попросту не услышал, сдержав закипавший в нем гнев. Но как только все работы были завершены, Моисей уселся за составление подробного отчета, какие пожертвования были собраны на строительство Переносного храма, сколько их было суммарно и на что они были потрачены. Вот почему некоторые из заключительных страниц Книги Исхода напоминают выдержку из гроссбуха — гроссбуха пророка Моисея: «Вот итоги сооружения Шатра откровения — шатра свидетельства, подведенные по приказу Моше левитами, руководимыми Итамаром, сыном Аарона-коэна. А Бецалель, сын Ури, сына Хура сделал все, что Бог повелел Моше. С ним вместе Оголиав, сын Ахисамаха из колена Дана — резчик и искусный ткач и вышивальщик по голубой шерсти, по багрянице, и по червленице, и по льну. Всего золота, употребленного в работе, во всем священном труде, было: золота приношений — 29 кикаров и 730 шекелей — в священных шекелях. Серебра же, собранного при пересчете общества, — 100 кикаров и 1775 шекелей, священных шекелей. "Бека" — половины шекеля, священного шекеля, полученные с каждого прошедшего подсчет от двадцати лет и старше, от шестисот трех тысяч пятисот сынов Израиля. И пошло 100 кикаров серебра на отлитие подножий для балок стен святилища, и подножий столбов, на которых висел занавес, 100 подножий из 100 кикаров, по кикару на подножие. А из 1775 шекелей серебра сделали крюки для столбов, покрытия их вершин и нити, которыми покрыли столбы. А меди приношения — 70 кикаров и 2400 шекелей. И сделали из нее подножия для колонн у входа в Шатер откровения, и медный жертвенник, медную решетку на нем, и все принадлежности жертвенника. А также подножия для столбов двора вокруг него, и подножия колонн при входе во двор, и все колышки для шатра,

и все колышки для двора вокруг...» (Исх. 38:21—31). Устное предание рассказывает, что поначалу Моисей обнаружил при подведении итогов недостачу в 1775 шекелей (40,47 килограмма) серебра. Это повергло его в трепет — больше всего он боялся именно обвинения в растрате, в присвоении общественного добра. Моисей, говорит это предание, долго ломал голову над тем, куда же могло деться это серебро, пока сам Бог не напомнил ему, что из него были сделаны крюки для столбов. Закончив подсчеты, Моисей собрал народ на площади, чтобы публично перед всеми отчитаться. Зачитав подготовленный свиток, Моисей передал отчет группе левитов во главе со своим племянником Итамаром, сыном Аарона, чтобы они еще раз проверили отчет и сообщили народу, что все верно. Таким образом, Моисей, вероятно, был первым в человеческой истории политическим лидером, который ввел принцип подотчетности верховной власти народу. Более того — во избежание дополнительных подозрений — он объявил, что эта власть должна быть подконтрольна еще некому кворуму, так сказать, проверочной комиссии. Пройдут даже не столетия, а тысячелетия, прежде чем этот поистине революционный принцип Моисея будет взят на вооружение всеми демократическими режимами мира и станет мощным инструментом в борьбе с коррупцией и злоупотреблением властью. Однако мало было соорудить все необходимое для Переносного храма — его нужно было еще и установить. И вновь устное предание добавляет множество любопытных подробностей. Поначалу, рассказывает оно, в народе начали говорить, что поставить Храм — раз плюнуть, и Моисей, обидевшись, отошел в сторону. После того как у этих хвастунов ничего не вышло, а Моисей все еще не отошел от обиды, за дело взялись более спокойные и опытные мужчины, но и они не смогли установить Переносной храм. Но как только за сборку взялся Моисей — работа быстро наладилась. И это вполне объяснимо — ведь именно в голове Моисея был весь план Храма и его сборки. Впрочем, один из мидрашей утверждает, что Моисей вообще собирал Храм в одиночку, точнее вместе с Богом. Но так как помощь Всевышнего была невидима для окружающих, то наблюдавшим за этим зрелищем со стороны оставалось только дивиться, с какой легкостью разменявший девятый десяток своей жизни пророк двигал огромные, высотой 4,6 метра, крытые золотом балки и делал всю остальную работу. Наконец, в центре стана был установлен Переносной храм, и, согласно Библии, Моисей объявил, что хотя по первоначальному Божьему замыслу жрецами в Храме должны были стать первенцы, то есть старшие сыновья в семьях, после их участия в поклонении золотому тельцу они лишились права быть священнослужителями. Отныне и навеки, провозгласил Моисей, право вести службу в Храме будет только у его брата Аарона, его сыновей Надава, Авигу, Итамара и их потомков, которые будут называться коэнами. Всю остальную работу в Храме, необходимую и при священнослужении, и для поддержания чистоты, будут осуществлять представители того самого колена, к которому принадлежал сам Моисей, — колена Леви. Так Моисей создал две касты, в которых по наследству, по мужской линии, передавались право первосвященства и обязанность того или иного участия в службе. Обе касты — левиты и коэны — не были замкнутыми, так как и те и другие могли брать себе (с определенными ограничениями) жен из любого колена. Касты сохраняются и в наши дни: во всех современных синагогах, как некогда в Переносном, а затем в Иерусалимском храме, коэны выходят благословлять народ, а левиты перед этим омывают им руки. И сегодня первым к чтению Торы во время субботней службы в синагоге вызывается коэн, а вслед за ним, по предписанию, — левит. Евреи легко опознают коэнов и левитов по фамилии: коэны носят фамилии Коэн, Коган, Кон, Каганович и т. п., а левиты — Леви, Левит, Левин, Левитан, Левитанский и т. п. Создание Моисеем касты священнослужителей, существующей за счет жертвуемой народом десятины, представителями марксистско-ленинской философии в свое время трактовалось как еще одно доказательство того, что религия изначально была инструментом для порабощения народных масс, а священнослужители — тем сословием, которое, с одной стороны, помогало правящим классам удерживать власть над народом, а с другой — обирало этот народ. Сам Моисей утверждал, что указание о выделении коэнов и левитов он получил от самого Бога и потому это не подлежит обсуждению: «И Бог говорил Моше, и сказал: "Выведи колено Леви и представь его Аарону-священнику, чтобы левиты служили ему. Они будут беречь Мое доверие и доверие всей общины по отношению к Шатру откровения. Исполняя всю необходимую службу в Мишкане, они будут хранить все принадлежности Шатра откровения и все, что доверено сынами Израиля для службы в Мишкане. Передай левитов Аарону и его потомкам. Они — дар его от сынов Израиля. Дай особые наставления Аарону и его потомкам, чтобы они берегли свое священство. Всякий несвященник, который примет участие в их служении, умрет". И Бог говорил Моше, и сказал: "Я отделил левитов от остальных сынов Израиля, чтобы они могли занять место первенцев, открывающих утробу, среди сынов Израиля, и будут левиты Моими"» (Чис. 3:41—45). Выбор Моисеем левитов в качестве жреческого колена был вполне естественным. Во-первых, будучи близкими родственниками Моисея, они не раз доказывали, что готовы поддержать его и его лидерство в любой ситуации — уже только по причине родства. Во-вторых, во время истории с золотым тельцом левиты в очередной раз продемонстрировали, что являются гораздо более стойкими в вопросах веры, чем представители других колен, то есть они верные сторонники Моисея не только по крови, но и по идеологии. Таким образом, левиты идеально соответствовали и роли личной гвардии Моисея, и роли будущих хранителей его учения. Именно это обстоятельство и позволяет утверждать сторонникам версии, по которой Моисей был египетским жрецом, что на самом деле левиты тоже были не евреями, а египтянами — теми самыми египтянами, которые стали первыми фанатичными последователями Моисея и образовали его ближайшее окружение. Однако эта версия крайне плохо совмещается с библейским рассказом, согласно которому Леви был не просто одним из сыновей патриарха Иакова, но и одним из самых воинственных его сыновей. Достаточно вспомнить, что именно Леви на пару с братом Симеоном перебили все население города Шхем, чего Иаков не мог простить им до самой кончины. И с этой точки зрения левиты, бросающиеся с мечами на всех, кто участвовал в плясках вокруг золотого тельца, выглядят как истинные потомки своего пылкого предка. Но, формируя сословие священников, Моисей преследовал не только духовные, но и военные и политические цели. Вслед за духовенством ему предстояло создать дисциплинированную, мощную и хорошо обученную армию, способную завоевать Ханаан — землю, обещанную евреям Богом. За семь дней до начала весеннего месяца нисана Моисей велел Аарону и его сыновьям окунуться в микве: специальном ритуальном бассейне, очищающем человека от тумеи («тумъы») — ритуальной нечистоты. После этого он сам, лично, облачил своего брата Аарона в одежды первосвященника и помазал ему голову елеем — оливковым маслом, смешанным с различными благовониями. Затем, взяв немного этого масла пальцами, он сделал на лбу Аарона иксообразный знак, завершив, таким образом, обряд помазания на должность первосвященника. Именно отсюда, как уже догадался читатель, и берет свое начало обряд помазания как символ инвеституры, вступления в должность царей и королей — как видим, и этим символическим действием человечество обязано Моисею. После этого в течение семи дней к Шатру откровения приводили молодого быка, Аарон и его сыновья возлагали на него руки, как бы перекладывая на него все свои грехи, после чего быка приносили в жертву прямо перед входом в Шатер откровения. Затем то же самое проделывали с двумя баранами. Все эти действия повторялись в течение семи дней, и это, безусловно, свидетельствует о том, что Моисей видел в них глубокую символику — приступающий к служению первосвященник в течение этих дней должен был проникнуться пониманием величия своей миссии. Наконец, в первый день месяца нисана 2449 года Моисей велел народу собраться перед Шатром откровения и подготовить к принесению грехоочистительную и мирную жертвы, а также в жертвы всесожжения козла, годовалых теленка и ягненка, быка и барана, а также муку, смешанную с оливковым маслом. Аарон вновь начал с того, что принес жертвы за себя, а затем заклал жертвенных животных от имени народа и возложил их на жертвенник. Так как Моисей обещал евреям, что в этот день «явится к ним Бог», то все они, затаив дыхание, следили за разложенными на жертвеннике тушами животных — все ждали некого чуда. Однако минута шла за минутой, а чуда не происходило. В народе начали разочарованно шептаться. Аарон тоже был разочарован и вышел из Шатра откровения к стоявшему у самого входа Моисею, и стал выговаривать брату, что тот выставил его на всеобщий позор и посмешище — возможно, стоило просто самому разжечь огонь на жертвеннике, а не ждать неведомо чего. Что же нам делать?! Что делать?! — сокрушенно вопрошал Аарон, понимая, что если в самые ближайшие мгновения ничего не произойдет, то народ утратит веру и в Бога, и в них как Его представителей. Как что делать?! Молиться! — ответил Моисей. Вместе с братом они вошли в Шатер откровения и пали ниц, умоляя Бога явить Свое присутствие народу. После молитвы они вновь вышли к народу, и в тот момент, когда они благословляли его словами: «Да покоится Присутствие Бога на творениях рук ваших», — весь народ увидел, как с неба сошел огненный столб, вошел в Шатер откровения и поглотил все жертвы на жертвеннике, отчего весь народ в трепете пал на колени. На протяжении довольно длительного периода времени ряд ученых видели в этом библейском рассказе доказательство того, что изначально Господь, о котором говорится в Пятикнижии, был племенным богом, очевидно считающимся богом, способным вызывать извержения вулканов, землетрясения, приливы и отливы и прочие природные катаклизмы. По всей видимости, утверждали они, Моисей и Аарон расположили жертвенник в месте вулканической активности, где из-под земли сами собой вырывались языки пламени — и этим и объясняется «чудо поглощения жертв». Однако уже к 20-м годам XX века было доказано, что на Синайском полуострове, где, согласно Библии, происходили эти события, вообще не было вулканической активности — а значит, происходившим в те дни у горы Синай событиям следует искать иное, более убедительное объяснение. Вскоре после этого чуда, продолжает Библия, произошло другое, уже не радостное, а поистине трагическое событие. Сыновья Аарона, Надав и Авигу, вопреки строгим указаниям и предупреждению Моисея, неожиданно решили самостоятельно, прежде отца, воскурить на жертвеннике благовония. Но в тот момент, когда они возложили на жертвенник специальную благовонную смесь и, взяв совки, добавили туда углей, чтобы благовония начали тлеть и куриться, на жертвеннике неожиданно вспыхнуло гигантское пламя, которое перекинулось на сыновей Аарона. Иосиф Флавий утверждает, что вспыхнувшее пламя в течение нескольких мгновений сожгло Надаву и Авигу лицо и грудь. Согласно одному из мидрашей, их смерть выглядела куда более загадочной: тела двух молодых священников остались нетронутыми, но в них не было «духа жизни» — словно души попросту вылетели из их тел, оставив их лежать возле жертвенника. Смерть Надава и Авигу, подчеркивает Библия, стала для всех еще одним доказательством того, насколько тщательно следует соблюдать все предписанные через Моисея Богом детали служения и насколько опасно любое их изменение. По другой версии, грех Надава и Авигу состоял не только в том, что они нарушили порядок службы, но и в том, что после чуда на жертвеннике, когда началось всеобщее ликование, они вместе с остальными выпили вина и вошли в Переносной храм пьяными, что было категорически запрещено. Впрочем, эта версия не противоречит предыдущей: возможно, если бы Надав и Авигу не были пьяны, они никогда не решились бы на самоуправство и не допустили бы роковой ошибки при священнослужении. Понятно, что после столь внезапной смерти Надава и Авигу Аарон с двумя другими сыновьями, Итамаром и Элазаром, пережили сильнейшее потрясение. Однако Моисей запретил им предаваться трауру, заявив, что в жизни каждого человека, а тем более слуги народа, бывают минуты, когда он обязан поставить интересы общества выше личных чувств. Праздник в честь создания Переносного храма должен был быть продолжен — и он был продолжен. В течение последующих двенадцати дней Моисей и Аарон с сыновьями торжественно принимали дары Храму, приносимые от имени колен их вождями. Все дары были одинаковы, так как должны были символизировать равенство всех колен Израиля в глазах Бога. Дар каждого колена состоял из серебряной чаши весом 130 шекелей (около трех килограммов); еще одной, более тонкостенной серебряной чаши весом 70 шекелей (около 1,6 килограмма; обе чащи были наполнены отборной мукой, смешанной с оливковым маслом); одной золотой чаши для благовоний весом 10 шекелей (228 граммов), наполненной благовониями; одного годовалого ягненка для жертвы всесожжения; одного козла для грехоочистительной жертвы, а также двух быков, пяти баранов, пяти козлов и пяти годовалых барашков для мирной жертвы. В первый день эти приношения принес вождь колена Иуды Наассон, сын Аминадава (Нахшон бен Аминадав) — тот самый, который первым вошел в воды Чермного моря. Затем от имени колена Иссахара дары принес его вождь Нафанаил, сын Цуара (Нетанэль бен Цур). На третий день от имени колена Завулона Елиав, сын Хелона (Элиав бен Хейлон). На четвертый день пришел черед принесения даров предводителем колена Рувима Елицуром, сыном Шедеура (Элицур бен Шдеур). За ним последовали — вождь колена Симеона Шелумиил, сын Цуришаддая (Шлумиэль бен Цуришадай); вождь колена Гада Елиасаф, сын Регуила (Эльясаф бен Деуэль); предводитель колена Ефрема Елишама, сын Аммиуда (Элишама бен Амигуд); вождь колена Манассии Гамалиил, сын Педацура (Гамлиэль бен Педацур); вождь колена Вениамина Авидан, сын Гидеония (Авидан бен Гидони); вождь колена Дана Ахиезер, сын Амишаддая (Ахиэзер бен Амишадай); вождь колена Асира Пагиил, сын Охрана (Пагиэль бен Охран). В последний день свои дары от имени колена Неффалима принес его лидер Ахир, сын Енана (Ахир бен Эйнан). К тринадцатому дню месяца нисана в Переносном храме уже шли все предписанные Богом службы и горел храмовый светильник. А 14-го числа этого месяца 2449 года (апрель 1311 года до н. э.) народ сел праздновать Песах — праздник свободы, первую годовщину своего выхода из Египта. Так закончился первый год пребывания евреев в Синайской пустыне.