Молчание солдат
Шрифт:
– Так точно.
– Нам необходимо выяснить, что эти парни знают... Все... Докладывай чаще...
Короткие гудки прерывают разговор.
Сохатый возвращается с порога. Останавливается за спиной командира и наблюдает, как тот выводит на экран монитора карту города. Крупно выступают очертания какого-то корпуса на окраине Москвы.
– Насколько я помню, это какая-то больница, – говорит Александр. – Может быть, госпиталь. Да, кажется, госпиталь. Я как-то проезжал мимо, видел там машины с армейскими номерами.
– Значит, еще один доктор. В твоем доме тоже есть, кажется, медицинское учреждение?
– С противоположного торца частный
– Вот пусть с утра туда и идут. – Сохатый снова смотрит на часы. – Мне пора. Я не умею ездить так, как Тобако. Поэтому лучше иметь запас времени.
3
Даже Раундайк со всей своей основательной физической подготовленностью чувствует, что ноги во время такого скоростного перехода становятся все более и более ватными. Каждый последующий шаг дается труднее предыдущего, и это чувствуется особенно в задней части бедра – основная нагрузка ложится на одни и те же группы мышц, и это утомляет весь организм. Ноги упорно не желают распрямляться. Да и дыхание вскоре становится частым и прерывистым. А на особо крутых участках, когда приходится напрягаться, дыхание вообще сбивается, потому что бываешь вынужден его задерживать.
Дукваха, похоже, решает идти на одной воле до крайнего предела – это его большое достоинство как воина. Но бойцы джамаата такой волей не обладают. Дукваха все чаще оглядывается и недовольно скрипит зубами. Этот скрип слышно только Раундайку, идущему рядом. Другие слышат только скрип снега под своими ногами, если вообще слышат хоть что-то. Слишком устали. Нельзя так долго идти без отдыха.
– Привал! – звучит наконец-то команда эмира.
Раундайк прямо рядом с Дуквахой падает в снег на колени и со смехом валится на бок. Ложиться сразу на спину он не желает, потому что за плечами рюкзак, а в рюкзаке ноутбук, с которым Пол предпочитает обращаться бережно. Случись что, отремонтировать компьютер в горах негде.
– Устал? – утверждающе спрашивает Дукваха.
– Я, кажется, уже умер. Последние десять минут брел так, словно перешел в другое измерение, – смеется Раундайк и кашляет оттого, что не хватает дыхания для обыкновенного смеха. Он с трудом подбирает русские слова, выходящие из разряда обиходных, хотя в последние месяцы имел достаточную разговорную практику.
– Для журналиста ты ходишь хорошо. Наверное, спортом много занимался?
– Я бегал на средние дистанции. Был чемпионом университета...
– То-то я чувствую... За нами как-то, два года назад, увязался один англичанин. Очень хотелось ему посмотреть нас за работой. Думал по глупости, что это не только громко, но и красиво. Назад пришлось его на себе тащить. Жирный и тяжелый, много пива пьет. И что только англичане в пиве находят? Моча. И вонь такая же...
Раундайк заставляет себя встать и как следует, глубоко и протяжно, продышаться, иначе потом идти будет еще хуже. Процессу восстановления организма его когда-то научили достаточно хорошо. И приходилось уже много раз применять навыки на практике.
– Он что-то написал про тебя?
Дукваха пугающе улыбается. Но сейчас его улыбка идет из души, а не от желания напугать.
– Он сделал передачу по радио. Я слушал, хотя не знаю английский. Журналист назвал мне волну. Потом позвонил и сказал время. Мы тогда в Грузии отдыхали. Забавно. Знаешь, о тебе говорят, но не знаешь, что. Свое имя, кстати, слышал несколько раз. Кажется, он говорил очень уважительно. И даже записал несколько моих фраз. Команды во время боя. Я не думал, что так гавкаю. Мне всегда казалось, что я спокойно говорю.
Дукваха откидывается на спину и вытягивает ноги. Он тоже устал, хотя вида не подает.
– Сколько минут привал? – спрашивает Раундайк.
– Пока вертолет не прилетит.
– Вертолет?
– Конечно. Именно вертолет...
– К нам прилетит вертолет?
– Зачем к нам? Нам-то хорошо бы свой иметь. Только не дожили пока до такого. Федеральный. Омоновцев уже хватились. У таких групп, когда идет направленное преследование, постоянные сеансы связи. Два раза в день... Не ответили, значит, что-то произошло. Они научены. Будут искать. Сначала прилетит разведка, за ней похоронная команда. Потом высадят «волкодавов» и начнут за нами погоню. Так всегда бывает.
– И ты хочешь...
– Я хочу держать «волкодавов» под контролем... По крайней мере, знать, где они... Если не знаешь, если оторвешься, начнешь убегать, сам на них выйдешь. Лбом на пулю...
– Как так?
– В горах не так много троп. Все пути можно просчитать. Или обойдут, или с вертолета группу забросят – и выйдешь на стволы. А когда они идут за тобой вплотную – тогда спокойнее...
– Ну и хладнокровие у тебя! – не удерживается и бросает Раундайк восхищенную реплику.
Дукваха откровенной оценкой доволен. Он любит, когда его хвалят за дело. И отлично понимает: когда хвалят без дела – это лесть, а лесть он, как воин, презирает.
Пол Маккинрой не самоуверен, но он знает и за собой такую же важную черту мужского характера, что проявляется и у Дуквахи. Хладнокровие не однажды выручало его в самых сложных ситуациях, помогало выйти из многих опасных переделок. Правда, в общем бою он часть своего хладнокровия теряет – сам замечал. Но при этом прекрасно понимает, в чем тут дело. Когда ты сам за себя отвечаешь, ты в себе уверен. Знаешь, что все предусмотрел. А если ситуацией управляет другой, тебе остается только подчиняться, не зная, что предстоит. Это неприятно. Но в других обстоятельствах Маккинрой на свое хладнокровие положиться может. Оно не подвело даже тогда, в самый критический момент, внезапно перевернувший всю его жизнь с ног на голову, поставивший его в одиночестве против самого сильного в мире государства со всем его мощным репрессивным аппаратом. И тогда Маккинрой не растерялся, не убежал и не спрятался, как сделали бы на его месте большинство людей с обыкновенной, не тренированной психикой. Он же собрал в кулак волю, сконцентрировал внимание, заставил себя не суетиться, а соображать и искать наиболее выгодные пути. Просчитал все прекрасно, каждый шаг выверил и хладнокровно начал свою опасную игру, которую ведет вот уже полтора десятка лет...
Хотя желание бежать у него было огромное, и вполне обоснованное желание, потому что он лучше многих знал, что сделал, и знал, что бывает с теми, кто пытается обмануть такую всевидящую организацию, как ЦРУ. Отступникам и перебежчикам пощады не бывает... Однако игра стоила сгоревших свеч. От одной мысли о том, что можно любого человека сделать своим послушным инструментом, кровь начинала стучать в сердце. Но это пустяк в сравнении с теми перспективами, которые открывает препарат при возможности продажи. Ведь продавать его можно всем. И своим, и противникам. И пусть настанет всеобщий хаос... Какое ему до этого дело? Больше хаоса – больше покупателей. Мир можно перевернуть, продавая препарат широко...