Молчание золота
Шрифт:
— Конечно, есть, — сказал я. — Например, у меня есть предложение проследовать со мной в Самарканд, где нас ждет не дождется майор Джалилов. Я, конечно, понимаю, что для вас какой-то майор ничего не значит. Но я — так и вовсе капитан, а вы вот снизошли до разговора со мной. А поговорить за столом… что ж, можно и поговорить. Вот только разговор у нас пойдет не совсем такой, как вы предполагаете. Но пока мои друзья здесь отсутствуют, я хотел бы вызвать вас на откровенность, Рустамов. Не вы ли были тогда в тутовой роще в апреле этого года — примерно в таком же халате, как сейчас? И так же прихрамывали, естественно…
— Вы имеете в виду
— И самое главное, что он куда безвреднее, чем любой из имеющихся в мире наркотических средств, — вмешался Арбен Густери. — Да это и не наркотик, если уж на то пошло. Это — эликсир счастья, вытяжка блаженства в чистом виде.
— Не тратьтесь попусту, господин Густери, не надо мне рекламировать вашу отраву, — сказал я. — Лучше скажите, что случилось под Аввалыком?
— А это не у меня нужно спрашивать, а у некоего Ламбера, о котором вы, верно, много раз слыхали, — сказал Эмир.
Стоявший у самой стены французский археолог заметно вздрогнул и сжал обеими руками автомат (я видел отражение француза в огромном, от потолка до пола, трюмо), но о себе не напомнил. Да на него и не обращали внимания…
До поры до времени.
— Этот Ламбер, как вам прекрасно известно, в прошлом году был здесь, в Самарканде и его окрестностях, где вел работу по раскопкам. Наш человек из Москвы, насколько мог, курировал его работу. Но он оказался не в силах уследить за Ламбером. Француз обвел его вокруг пальца, удачно скрыл результат своей работы и — главное — припрятал партию товара.
Я подался вперед:
— Товара? Припрягая?
— Да, того самого препарата. Мы не дали названия этому веществу поэтому называем его именно так: препарат. Безлико, конечно, но эта безликость плавно перетекает в многоликость и универсальность, что и является главными отличительными качествами гениального синтетика Мантикоры, — сказал Эмир.
— Да что вы такое несете! — медленно выговорил я. — Леон Ламбер спрятал партию вашей синтетической отравы?
— Именно так. Причем припрятал не где-нибудь, а, по всей вероятности именно там, где он производил раскопки и нашел золото. В том числе и тот самый браслет, который он подарил своей любовнице, — тот самый, что нашли у убитой Энн Ковердейл. А что? Наверно, он наткнулся на какой-нибудь укромно расположенный древний склеп, очень подходящий для тайника. Ну и началось… Я же сказал, что препарат, будучи растворен в воде, действует как яд, давит на психику человека и разрушает ее. Он спрятал партию вещества, весной в
— Точнее, меня чуть не убили ваши люди! — перебил я. — Врезали по спине то ли щупом для раскопок, то ли чем-то наподобие! Неудивительно, что я принял их за чудовищ, ведь они, кажется, были в противогазах, с фонарями, в защитных комплектах одежды!
— А за кого вы их приняли? За… за дэвов, верно? — Эмир даже развеселился. — Судя по всему, вам долго рассказывали о них, и воспоминания об этих рассказах под воздействием препарата облеклись плотью и стали реальностью. Да-да, именно так, — продолжал Эмир. — И очень жаль, что этот француз, господин Ламбер, до сих пор не знает, к каким страшным для мирных жителей последствиям привело его своекорыстие. Его нежелание делиться. Я бы повторил ему эти слова в глаза. Потому что так дело не делается. Так подвести всех своих коллег… и…
— Ты врешь, сволочь! Ты все врешь!!
Эмир замолчал. Он недоуменно поднял глаза и увидел, как прибывший с нами человек со странным, нелепо подергивающимся лицом — одна половина неподвижна, вторая исказилась яростью — направляется к нему и черное дуло автомата смотрит прямо в глаза ему, Тамерлану Рустамову.
— Это ты, сволочь, убил Лену а если не ты, так твои упыри!.. Ты подстроил ту автокатастрофу! И ты еще осмеливаешься говорить мне что-то? Чем ты лучше меня? Такой же… людоед!
У Тамерлана Рустамова округлились глаза, хотя, казалось бы, антропологически это было совершенно невозможно. Густери сделал какое-то резкое движение правой рукой и вскочил, глядя прямо на Ламбера. У еще недавно невозмутимого наркобарона, великого и ужасного Арбена Густери по прозвищу Гусеница, сейчас был вид школьника, застигнутого строгим учителем врасплох. Он даже рот приоткрыл, глядя на Ламбера с автоматом в руках, и выдохнул:
— Т-ты? Значит, у тебя теперь такой внешний вид, да, Леон? Я так и думал, что ты должен быть тут… поблизости. Была информация, что ты потерял память. Это… это правда?
— А какая теперь разница? — выговорил тот. — Да, так и было. Но память возвращается ко мне. Кусками, фрагментами. И твою рожу, Густери, я всегда вспомню, хоть ты и перекроил ее еще серьезнее, чем я. И теперь мне хотелось бы знать только одно: кто сорвал тормоза в моей машине? Все остальное — мелочь. Ты ответишь мне на этот вопрос, Арбен? Все остальное можешь оставить при себе, все остальное мне уже и не нужно! Ну, так ответишь?
— Да, я отвечу тебе, — растерянно отозвался Густери. — Но неужели ты сам ничего не помнишь?.. А ведь я искал тебя, Ламбер. Я чувствовал, что мы требуемся друг другу, чтобы снять все недоговоренности. Неужели ты думаешь, что это по моему распоряжению сорвали тормоза в твоей машине? Бедный, бедный…
Я взял со стола свой автомат и, сверля глазами Арбена Гусеницу, перебил его:
— Ничего, что я тут? Не мешаю, нет? Мне тоже о многом нужно у тебя узнать, правда, об остальном говорить будем не здесь… Но сейчас ты уж ответь, Арбен, человеку — кто сорвал тормоза на его машине? Нам пришлось немало помучиться из-за его тяжелой травмы, мы до сих пор не можем решить некоторых вопросов — и все из-за этой дурацкой автокатастрофы. Так что ты уж просвети нас, Арбен.
Густери уселся обратно в кресло и пожевал губами. Ответил, обращаясь к Ламберу: