Молчать нельзя
Шрифт:
— Помоги мне вышвырнуть эту дрянь!
Януш помог ему сбросить тела немцев в воду и вздрогнул, услыхав всплеск падающих тел.
— Пошли. Теперь у меня есть сигареты. Вот и стало на пару шкопов меньше. Если бы каждый поляк убил пару немцев, дела приняли бы совсем другой оборот.
Они шли по траве вдоль дороги, готовые в случае опасности в любую минуту броситься в кювет. Согласно схеме Стефана, им надо было свернуть влево, на проселочную дорогу, и, пройдя по ней метров сто, выйти на шоссе, около которого находился дом каменщика
До него осталось пройти еще километров семь.
В эту ночь обретенной свободы часы летели для них, как минуты, а минуты
— как секунды. Вскоре они подошли к проселочной дороге. Каждый километр пути прибавлял беглецам сил. Они увидели поблескивавший под луной асфальт, пересекли шоссе, подошли к дому и постучали в дверь, выходившую во двор, как велел Стефан. На стук вышел Франек, которого они еще не знали. Затем появились Стефан, Казимир и Тадеуш. Друзья обнимались и плакали, только теперь поверив в успех своего побега, в свою свободу. Им удалось уйти из Освенцима, минуя трубу крематория. Они позволили жене Франека утешать себя, а на Сабину смотрели, как на существо из другого мира.
Вдыхали аромат дома, аромат семьи и снова плакали, радуясь встрече, все еще не веря в свое счастье. Только глаза Генека оставались сухими, полными ненависти. Он мечтал о мести, остальные уже жаждали мира.
Вечером следующего дня Франек ворвался домой как буря.
— Немцы нашли тех дохлых шкопов, они в бешенстве и обыскивают все дома подряд.
— Мы должны бежать отсюда, — заторопился Януш. Мы не имеем права подвергать вас опасности.
— Все дороги отрезаны. Патрули прочесывают лес.
— У всех есть документы, кроме Тадеуша…
— Нет! Вы останетесь здесь. Они давно уже ищут Стефана. Если вас захватят в лесу, бумаги проверят тщательно… Идите в подвал. Я спрячу вас… — перебил его Франек.
В подвале было полно кормовой свеклы — ведь Франек был счастливым владельцем двух коров. Здесь же стояли пустые корзины.
Франек велел им присесть, надел на головы корзины и стал лихорадочно забрасывать свеклой. Дочь и жена помогали ему. Только они справились и не успели еще подняться по лестнице в дом, как послышались хорошо знакомые хриплые крики эсэсовцев и лай собак. Франек с женой в страхе переглянулись. Собаки были опаснее людей.
— Займись шитьем, — крикнул Франек дочери. — А ты к печке, готовь ужин,
— приказал ои жене. — Пусть все выглядит как обычно.
И когда заколотили прикладами, он спокойно пошел к двери.
— Открывай!
— Да! Да! — ответил он недовольно и не очень почтительно. — Смотрите не разбейте мне дверь…
Шкопам не по нутру пришелся тон хозяина, они еще сильней забарабанили в дверь и стали ругаться.
Франек открыл дверь и смело взглянул в перекошенные злобой, фанатичные физиономии нацистов. Их было пятеро. Немцы уже открыли рот, чтобы дать волю гневу, но Франек опередил их.
— Что вам надо? — спросил он грубо, останавливаясь в дверях.
Немцы, привыкшие к боязливой покорности, были удивлены, что их не боятся.
Офицер не отбросил Франека в сторону, как делал это обычно, и ответил:
— Из лагеря удрали два паршивых убийцы!
— И вы ищете их здесь? — возмутился Франек. Здесь нет убийц. Я друг немцев. С начала сорок первого года я добровольно работаю в лагере Освенцим.
И это соответствовало истине.
Франек не сказал только, что туда его направило командование сил Сопротивления. Он был одним из тех, кто снимал фильм в лагере и выносил из лагеря фотографии и документы.
— Наш долг, — начал офицер на полтона ниже.
Он сменил гнев на милость, увидев, как уверенно держится Франеж. Может, у этого вонючего поляка есть влиятельные друзья в CN?
— Я считаю неправильным, что вы стрижете своих друзей под одну гребенку с остальными, — сказал Франек недовольно. — Поляки и так косятся на нас за то, что мы вам симпатизируем, а тут еще вы врываетесь в дом как бешеные, — и он шагнул в сторону и освободил вход: — Ну так и выполняйте свой долг, черт вас подери!
Собаки остервенело рвались с поводков, скаля свои клыки. Каждая из них перегрызла горло не одному пленнику.
Франек вздрогнул, подумав об этом.
— Видишь, что с собаками, — сказал офицер подозрительно. — Ты грубоват, приятель. Собаки что-то учуяли…
— Я же сказал, что работаю в Освенциме, — ответил со злостью Франек. — Неужели непонятно, что я весь пропитался лагерной вонью. Поэтому они и лают. Эти стервы всегда лают! Я их знаю!
— Ну-ка, покажи документы, — сказал офицер не очень решительно.
Он посмотрел пропуск, который ему протянул франек. Офицеру доводилось слышать рассказы о поляках, которые служат в тайной полиции. Надо быть осторожней. За ошибку можно угодить в Россию, а там сейчас не очень сладко.
— Я должен выполнить свой долг. — Эта фраза звучала уже как извинение.
Франек угадывал мысли немца. Какое счастье, что он взял нужный тон! Если немцы ворвутся в дом с собаками, это может плохо кончиться и для тех, кто сидит под корзинами, и для него с семьей.
— Неужели все эти парни с собаками должны войти в дом? — грубо спросил он.
Офицер что-то сказал солдатам, вместе с ним в дом вошел только один. Офицер был вооружен только револьвером, а солдат в полной форме, с винтовкой с примкнутым штыком. Они прошли в столовую, не обратив внимания на женщин, занимавшихся своими делами. Осматривая дом, немцы заглядывали в шкафы и под кровати, затем забрались на чердак. Франек благодарил бога, что прошлой ночью успел закопать в саду арестантскую одежду беглецов. А Генек еще возражал.
Он хотел сохранить свой костюм на память и мечтал, одевшись в него, напасть вместе с партизанами на немцев. Но Франек не поддался уговорам.