Молчи
Шрифт:
Взгляд Мэддокса метнулся к Жаклин.
— Наедине.
Спина Жаклин выпрямилась, и Орион поняла, что та сейчас будет стоять на своем. Но было что-то за этим упрямым, агрессивным блеском в глазах Жаклин. Тень. Призрак прошлого. Что-то, благодаря чему, они знали, что происходит, когда перечишь мужчинам. Никакая логика не прогоняла эту тень, даже учитывая, что теперь они спаслись, что этот мужчина не причинит им вреда, что они были в безопасности.
Безопасность была ничем иным, как ложью, состоящей из нескольких букв.
— Все в порядке, Жак, —
Жаклин прищурилась. Орион не понимала, делала ли она это игриво — потому что эта ситуация забавляла ее — или агрессивно, потому что она не доверяла ни одному мужчине и, наверное, никогда больше не будет доверять.
Может быть, это было, и то и другое.
Орион начала скучать по жесткой, независимой позиции Жаклин в ту секунду, когда за ней закрылась дверь, и они остались вдвоем с Мэддоксом в переговорной.
Если она и думала, что в комнате для допросов было душно, то это было ничто по сравнению с тем местом, где они находились сейчас. Она вздернула подбородок, изображая уверенность. Она никогда не оставалась одна в комнате с мужчиной, который не собирался насиловать и мучить ее. И она боялась.
Мэддокс откашлялся, встретившись с ней взглядом. Он изо всех сил старался смягчиться, она это видела. Выглядеть ничтожным, неопасным. Но для Мэддокса Новака было физически невозможно стать безобидным. Даже если при нем не было пистолета и значка. Или роста и мускул. Все, что ему было нужно — эти глаза, в которых таились призраки.
— Я… — он замолчал, сорвавшись на этой единственной букве. Откашлялся, попробовал еще раз и снова запнулся.
Орион наблюдала, не пытаясь ему помочь, не пытаясь продолжить разговор, чтобы облегчить ему задачу. У нее не было желания помогать мужчинам до конца своих дней.
Он вытер глаз, из которого побежала слеза.
Ее поразило это проявление эмоций. Она больше не знала этого человека, так что он мог с возрастом стать более впечатлительным, но она думала иначе. Копы долго не протянут, если будут плакать от ужасов этого мира.
И это плохо, если честно.
— Я не знаю, что сказать, — признался он, прерывая ход ее мыслей.
Он провел рукой по волосам. Он не был похож на профессионального, одаренного детектива, который проводит расследование. Он больше походил на того парня, которого она целовала на крыльце много лет назад.
Орион пожала плечами — тщетная попытка стряхнуть воспоминания, как капли дождя.
— Подозреваю, что у вас есть какой-то сценарий, которого вы должны придерживаться для жертв похищения, — сказала она холодным голосом. — Жертв изнасилования. Тех, кого держали в плену годами. Уверена, что для всех троих нет конкретного сценария, но подозреваю, что ты умный человек. Импровизируй.
Она была жестокой. Возможно, просто потому, что могла. Или, потому, что хотела наказать его, а может потому, что понятия не имела, как еще вести себя в этой ситуации.
— Мы искали тебя, — прошептал он прерывающимся голосом.
Его затуманенные от слез глаза встретились с ее. Ей
Он продолжил:
— И Адам…
— Не смей произносить его имя, — прорычала Орион, перебивая его, как дикое животное, которым, скорее всего, и являлась.
Она боялась, что может вцепиться ему в лицо, если он снова упомянет ее брата. Снова бросит эту потерю ей в лицо.
Мэддокс вздрогнул. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы скрыть то, как все его тело дернулось, словно от пули. Орион это нравилось. Он должен был чувствовать за это боль. Это не была его вина, она понимала. Но если он не смог найти ее и спасти, самое меньшее, что он мог сделать — это спасти ее брата.
Он сухо кивнул.
— Мы искали, — повторил он снова. — Полиция искала. Но, побеседовав с твоими родителями, они подумали, что…
— Что я сбежала? — перебила она. — Они только взглянули на дерьмовый трейлер, на дерьмовых людей, пристрастившихся к опиатам* и выпивке, увидели, что была большая вероятность, что те избили своего ребенка, и решили, что я сбежала? Что я сама приняла решение уйти? Что я, может быть, появлюсь, когда проголодаюсь, и у меня закончатся все деньги, которые мне удалось украсть?
Орион думала о таком исходе событий. Но не в течение нескольких часов после того, как ее похитили. Не дней. Даже не месяцев. Нет, у нее не хватало духа, чтобы думать о таких вещах. У нее вообще не было ни на что сил. Она была сломлена, разбита, разорвана в клочья.
Лишь годы спустя она подумала об этом. Годы, в течение которых ни один полицейский не вломился в дверь, разыскивая их. И она поняла, как это повлияло на ее веру в полицию и власть.
Это теория, которую ей удалось собрать воедино. Большинство похищенных девушек останутся пропавшими без вести. Мир, возможно, был печальным и уродливым, но не настолько уродливым. У большинства молодых девушек кто-то был, даже если не родители, то брат или сестра. Бабушка. Друг. Учитель. Кто-то, кто скучал по ним. Кто сидит перед экранами телевизоров, чьи близкие дают интервью в новостях, встречаются с Опрой и пишут книги. И этих девушек, найденных или нет, любят и помнят. Таких девушек, как Шелби. У Орион никого не было, и о ней забыли почти сразу же, как только ее похитили. И все же она не завидовала Шелби. Она наслаждалась своим одиночеством.
Конечно, некоторых похитили из чистой случайности, просто не повезло. Не многие оказались из привилегированных слоев, у которых были любящие родители. Такие девушки никогда не задерживались надолго. Кроме Мэри Лу, конечно, которая знала, что и когда нужно сказать. По большей части она была там, чтобы успокаивать новых девочек. Большинству ее поддержка не помогла — от Шелби наверняка бы избавились в не столь отдаленном будущем, если бы они не сбежали, — но такие девушки, как Орион и Жаклин, слушались Мэри Лу и выжидали своего времени.