Молитвы у озера
Шрифт:
Слишком много Тебя, Господи, дыхание моё, — оттого люди не видят Тебя. Слишком очевиден Ты, Господи, воздыхание моё, — оттого внимание людское отвращено от Тебя и устремлено к белым медведям, к диковинам далёким.
Слишком служишь Ты слугам Своим, верность моя сладчайшая, и оттого подвергнут презрению. Слишком рано встаёшь, чтобы засветить солнце над озером, — и оттого дремливые Тебя не терпят. Слишком ревностен Ты в возжигании ночных кадил на своде небесном, ревность моя непревзойдённая, — а ленивое сердце человека куда больше шепчет ему о нерадивом слуге, чем о
О любовь моя, если бы мог я подвигнуть всех жителей земных запеть гимн Тебе. Если б только можно было снять проказу с очей земли, чтобы распутная вновь стала девственницей, какой Ты и сотворил её.
Воистину, велик Ты, Боже мой, одинаково велик Ты и без мiра.
Одинаково велик Ты и когда мiр Тебя славит, и когда он хулит Тебя. Но когда мiр хулит Тебя, тем большим предстаёшь Ты в глазах святителей Твоих.
Гл. 8.
Роятся мiры вокруг Тебя, Господи, словно пчелы вокруг цветущей черешни. Один вар теснит другой, один другому оспаривает отечество, один глядит на другого, как на незванного гостя, влезшего к нему в дом. Все имеют на Тебя больше прав, чем Ты Сам.
Полнотой Твоею, льющейся через край, рои питаются, Сладость неисчерпаемая. Все пресыщаются, и все отлетают голодными.
Из всех роёв рой людей отлетает самым голодным. Не оттого, Хозяин мой, что нет у Тебя яств для людей, но оттого, что не знают они пищи своей и дерутся за кусок зелени с гусеницами.
Задолго до всех творений, до времени и скорби Ты, Господи, облёк человека в сердце Своём. Первым придумал Ты человека, хотя и последним явил его на чётках сотворения. Как садовник, что неустанно думает о цветке розы, копая и сажая сухой шиповник. Как зодчий, что задумывает храм и изначально наслаждается в мыслях куполами, хотя и возводит их последними.
Вначале Ты родил человека в сердце Своём, ещё до сотворения мiра.
Помоги смертному языку моему найти имя этому человеку, этому сиянию славы Твоей, этой песне блаженства Твоего. Назову ли его Всечеловеком? Ибо как он пребывал в сердце Твоём, так и в уме его пребывал весь сбывшийся мiр, с человеком и предвестниками человека.
И никто не знал Отца, токмо Сын, и Сына не знал никто, токмо Отец. Словно Нирвана был еси, Господи, пока Сын не зачался в Тебе; без числа и без имени, был еси.
Как возвеличить мне Тебя из гущи роя голодных гусениц, которых один ветер приносит на цветущую черешню, а другой уносит, и чей век весь заключён меж двух ветров?
О Господи, сон мой денный и нощный, помоги мне величить Тебя. Да не будет ничто великим в сердце моем, кроме Тебя.
Все творения да величат Тебя, Господи, — не для того, чтобы Тебя соделать великим, но самих себя.
Ибо, воистину, слишком велик Ты, Господи, чтобы все наши гимны могли тебя ещё превозвеличить.
И когда все рои насекомых сдует ветром с цветущей черешни, черешня останется в том же величии и весенней красоте своей.
Гл. 9.
Господи, премилая тайна души моей, как лёгок сей мiр, когда взвешиваю его на одних весах с Тобой!
На одной чаше весов — озеро растопленного золота, а на другой — облако дыма.
Все заботы мои, тело моё с его сумасшедшими судорогами от сласти и горечи, — что это все, если не дым, под которым душа моя плавает по озеру золотому?
Как мне исповедать людям тайну, которую зрю я сквозь круги Архангелов Твоих? Как частями говорить о целом? Как могут ногти на пальцах понять кровообращение тела? Истинно: онемевшему от чуда мучительно говорить в ухо оглохшим от шума.
Сперва было рождение, а потом сотворение. Как в человеке бесшумно и таинственно рождается чудесная мысль и, рождённая, затем сотворяется, так в Тебе неслышно и таинственно родился Всечеловек, Единородный, Который затем сотворил все, что Бог может сотворить.
В Твоём девичестве нетронутом, действием Духа Всесвятаго, родился Сын. Это рождение Бога в вышних.
Как в вышних, так и в нижних, — говорили старики. То, что произошло на небе, произошло и на земле. То, что случилось в вечности, случилось и во времени.
Мил ты мне, любовь моя, потому что Ты для меня тайна. И всякая любовь горит и не сгорает, пока длится тайна. Раскрытая тайна — сгоревшая любовь. Я клянусь Тебе вечной любовью, как Ты клянёшься мне — вечной тайной.
В семь небес облёкся еси; преглубоко сокрылся еси от всех очей. Если бы даже все солнца слились в одно око, и тогда не прозрели бы всех завес Твоих. Но не волею сокрылся еси, Господи Великий, а по несовершенству нашему. Рассыпанное и измельчённое творение не видит Тебя. Лишь от того не сокрыт Ты, кто стал одно с Тобою. От того не сокрыт Ты, для кого разрушена стена между Я и Ты.
Господи, премилая тайна души моей, как лёгок сей мiр, когда взвешиваю его на одних весах с Тобой!
На одной чаше весов — озеро растопленного золота, на другой — облако дыма.
Гл. 10.
К молчаливому языку и задумчивому уму приближаешься Ты, жених души моей, Душе Всесвятый. От многоречивого языка Ты укрываешься, точно лебедь от бурного озера. И, точно лебедь, плаваешь Ты по тишине сердца моего и творишь его плодоносным.
Соседи мои, оставьте вашу земную мудрость. Мудрость родится, а не творится. Как рождается мудрость в Боге, так рождается она и на земле. Рождённая мудрость творит, а не сотворяется.
Умом ли хвалитесь, хвастуны? Что есть ум ваш, как не многопамятование? Уж если много помните вы, то как не запомнили мига чудесного рождения в вас мудрости? Иногда слышу, как говорите вы о великих мыслях, родившихся в вас неожиданно и без труда вашего. Кто родил их, многоумные? Как родились они без отца, если сами вы признали, что вы не родители им?