Молодые граждане (Рассказы)
Шрифт:
— Вы думаете, я буду бояться? Да я здесь один еще хуже боюсь. А с вами я не боюсь… И как же вы там с одной рукой? И опять не найдете, а скоро пароход… А, дядя? Я же теперь сильный, я же хорошо гребу!..
— А что нам твоя мать окажет?
Мама? Костя даже зажмуривается от этой мысли. Ну, если мама узнает!.. Это не Лельку за бант дернуть или сесть за стол с грязными руками…
— Так она же и знать не будет! — находит Костя выход.
— Ну нет, врать я не стану, — отвечает Ефим Кондратьевич. И после долгого раздумья говорит: — Ладно… Времени мало, а я с одной-то рукой опять могу промахнуть.
Костя
Только теперь Костя начинает понимать, на что он вызвался. Это совсем не то, что грести в тихую, ясную погоду на спокойной реке. Весла дергает, бьет волной, они то загребают пустоту, то по самые вальки зарываются в воду; мокрые вальки скользят, бьются в руках, как живые, норовят стукнуть Костю в грудь, в колени, сбросить с банки и вырваться на свободу. Сцепив зубы, Костя борется с ними изо всех сил, но силы слабеют, он начинает задыхаться, а волны становятся крупнее, весла все упрямее рвутся из рук.
И откуда-то снизу по Косте идет ледяная волна неудержимого, отчаянного страха, от которого спирает дыхание и все тело немеет. Ничего они не найдут и не сделают! Волны сильнее, они вырвут весла, зальют, опрокинут лодку, разметают их, дядю и Костю, в разные стороны, потащат по беснующейся воде к Чортову зубу, с размаху швырнут о Каменную гряду и забьют, зальют в водовороте… Надо скорей, скорей, пока не поздно, выбраться из этой злобной водяной толчеи! Судорожно напрягаясь, Костя бьет по воде все чаще и торопливее.
— Спокойнее, Костя! Держись! — сквозь плеск и свист доносится голос Ефима Кондратьевича.
Костю охватывают злость и жгучий стыд. А как же настоящие моряки в бурю? Какой будет из него моряк…
— Трус! Трус! — сквозь зубы шепчет он сам себе, и по щекам его вместе с дождевыми каплями текут злые слезы.
От этих слез оцепенение слабеет, и Костя начинает приноравливать взмахи к качке, весла не так суматошно и бестолково бьют по воде и не так уже рвутся из рук. Занятый собой, он не видит, куда и сколько они проплыли, и с опозданием замечает, что боковая качка прекращается, волны начинают бить в нос. Костя догадывается, что дядя повернул лодку против течения.
— Налегай! — подает голос Ефим Кондратьевич.
Он приподнялся на самой корме спиной к Косте и при свете редеющих молний оглядывает угрюмую лохматую реку. Костя изо всех сил налегает на весла, всей тяжестью повисая на них. Лишь бы только снесло куда надо, лишь бы только не проскочить мимо бакена! На второй заезд сил у Кости не хватит…
Ефим Кондратьевич вдруг оборачивается и зло, как кажется Косте, кричит:
— Греби! Сильнее греби!
Сам он изо всех сил буравит кормовым веслом воду с правого борта, лодка отваливает влево. Костя, приподнимаясь над банкой, почти падает с веслами то вперед, то назад, слышит, как кто-то в самые уши хрипло и надсадно дышит и не догадывается, что так трудно, со свистом, дышит он сам.
Дядя, бросив весло, подхватывает багор и забрасывает его влево, в воду:
— Бросай весла!
Костя поднимает весла, лодку валит волной набок и почти сразу же разворачивает носом по течению, но не сносит.
— Нашли? Нашли бакен? — задыхаясь, кричит Костя.
— Подай кошку! Держи багор! — командует Ефим Кондратьевич вместо ответа.
Костя хватается за рукоятку багра, Ефим Кондратьевич тоже придерживает ее, прижав левым локтем, а правой рукой бросает кошку. Падает она неудачно, он вытаскивает ее, бросает снова. Теперь она вцепляется во что-то. Ефим Кондратьевич отпускает багор, привязывает веревку кошки к скобе, потом привязывает и рукоятку багра. Отерев рукавом мокрое лицо, он оборачивается к Косте и вдруг здоровой рукой крепко прижимает его к себе:
— Спасибо, Константин! Молодцом!
От радости у Кости перехватывает дыхание, но он тут же вспоминает, как в паническом страхе молотил веслами по воде, и его снова захлестывает горячая волна смущения.
— Так я что же… Разве я… — стесненно бормочет он.
— Нет, нам за такое дело медаль полагается… Или, в крайнем разе, — стопка водки! — смеется Ефим Кондратьевич.
Косте тоже становится весело и смешно. Нет, в самом деле: это же не шутка — в такую грозу, в потемках найти на ревущей, бушующей реке маленький деревянный треугольничек бакена и причалить к нему. Дядя и Костя радуются и смеются, не замечая ни снова начавшегося дождя, ни пронизывающего ветра. А он становится сильнее…
— Где же бакен? — вдруг изумленно спрашивает Костя.
— В том-то и штука! — говорит Ефим Кондратьевич. — Нету бакена, разбило его. Одна крестовина осталась. Как я ее увидел, и сам не знаю.
— А как же?.. Куда же теперь фонарь?
— Некуда. Придется нам самим вместо бакена… Ты, небось, замерз?
— Н-нет, — говорит Костя и только теперь чувствует, что ему действительно очень холодно.
Дядя распахивает свою куртку и прижимает Костю. Он так же, как и Костя, промок насквозь, но от его большого, сильного тела идет тепло, и мало-помалу Костя согревается.
Теперь, когда миновало вытеснившее страх ожесточеннее напряжение борьбы с волнами, ветром, ожившими веслами, когда делать больше нечего, остается только сидеть и ждать; треплющие лодку волны опять кажутся жуткими, а порывы ветра зловещими. Через борта переплескивают волны, льет дождь, поверх решетки в лодке гуляют маленькие волны. Костя вычерпывает воду и снова подсаживается поближе к дяде — рядом с ним ему спокойнее.
— Покурить бы, — говорит тот.
Однако курить нечего: спички промокли, табак превратился в скользкую, липкую кашицу. Ефим Кондратьевич сосет пустую трубку, а Костя старается сесть так, чтобы сделаться как можно меньше — сидеть мокрому под порывистым ветром совсем не так весело и приятно, как выбежать в жаркий день под слепой дождик.
Так сидят они и ждут час, другой. Дождь прекращается, понемногу стихает ветер, однако все так же беснуются волны и такая же глубокая темень стоит вокруг. Давно миновал час, когда должен был пройти пароход, — парохода нет, но они сидят и ждут: Чортов зуб нельзя оставить без ограждения. И чем дольше они сидят, тем Косте становится яснее, что самое трудное — не переправа, не поиски бакена, а вот это неподвижное ожидание в холодной мокреди. Но как бы ни было трудно, ждать надо. Они сидят и ждут.