Молоты Ульрика
Шрифт:
— А, конь с шага сбился. Подкову потерял.
— Звучит приемлемо, по-моему, — сказал Арик. Грубер взглянул на молодого человека, его худое, морщинистое лицо напряглось, но злости в нем не было.
— И что это должно означать?
Арик пожал плечами. Длинными темными волосами и аккуратной черной бородкой он напоминал Груберу самого Юргена в молодости.
— Все, что тебе угодно. — сказал Арик.
Грубер сложил руки и на мгновение задумался. Было в Арике что-то этакое, особенное. В один прекрасный день он будет вожаком, куда лучшим, чем бедняга Ганс, который старается так натужно,
— Я… — начал Грубер. — Я, похоже, утратил огонь, который когда-то во мне пылал. Рядом с Юргеном так легко было быть отважным…
Арик сел ближе.
— Ты самый уважаемый человек в отряде, Грубер. Все это признают, даже старые бойцы вроде Моргенштерна и фон Глика. Ты был правой рукой Юргена. Знаешь, после смерти Юргена я никак не мог понять, почему ты не стал Комтуром Отряда, когда тебе предлагали. Почему ты передал командование Гансу?
— Ганс хороший человек… жесткий, без выдумки, но хороший. Он выполняет свои обязанности. Я просто ветеран. Я был бы скверным Комтуром.
— Я так не думаю, — мотнул головой Арик. Грубер вздохнул.
— Что, если я скажу, что это из-за смерти Юргена? Как мог я занять место этого человека, Комтура, которому я присягал на верность, моего друга, в конце концов? Человека, которого я погубил?
— Погубил? — удивленно переспросил Арик.
— В тот ужасный день прошлым летом, когда стая зверолюдов набросилась на нас из ниоткуда. Мы стояли стеной, иначе бы погибли, и каждый воин в строю прикрывал соседа от вражьих ударов.
— Да, это был настоящий ад, ты прав.
— Я был рядом с Юргеном, сражаясь по правую руку от него. Я видел, как человекобык бросился на нас с огромной секирой. Я мог остановить удар, приняв его на себя, но мне не хватило духу и я замер.
— Тебе не в чем себя винить!
— Есть в чем! Я промедлил, а Юрген погиб. Если бы я не струсил, Юрген был бы сейчас с вами.
— Нет, — твердо сказал Арик. — Нам всем тогда не повезло, а Юргена призвал в свои чертоги Ульрик. Грубер глядел в лицо молодого воина.
— Арик, ты что, не слышишь? У меня нет больше внутри того стержня, который нужен истинному Волку. Я не могу сказать другим… и уж конечно я не могу ничего сказать Гансу… но как только мы бросаемся в атаку, я чувствую, как тает моя отвага. Что, если я снова застыну в губительной нерешительности? Что, если теперь Ганс поплатится за мое промедление? Может, это будешь ты? Я трус, парень, и Отряду больше нет от меня пользы.
— Да брось, ты не такой, — сказал Арик. Он пытался придумать хоть какой-то аргумент, чтобы вывести ветерана из этого мрачного состояния, но тут их беседу прервал крик. Моргенштерн вышел обратно на поляну, он кричал что-то, а следом за ним с суровым лицом шел Ганс. Ражий вояка дошел до своего коня, резкими движениями раскрыл седельную сумку, вытащил из нее три бутылки. Одна за другой они разбились о ближайшее дерево.
— Доволен? — прорычал Моргенштерн в лицо Гансу.
— Пока нет, — стоически ответил Комтур.
— Ганс! Ганс! — эхо заполонило поляну. Шелл вел в поводу коня фон Глика, старый воин ссутулившись ехал в седле, Ваддам придерживал его сбоку.
— Великий Бог Волка! — воскликнул Грубер, срываясь с места.
— Фон Глик! — Моргенштерн разом позабыл обо всех проблемах и бросился к другу, опережая встревоженного Ганса.
Раненого Волка положили на землю, и Отряд собрался вокруг, пока Каспен, плотный человек с огненной шевелюрой, учившийся у аптекаря и цирюльника, осматривал ужасную рану.
— Ему нужен нормальный хирург, — оценил он состояние фон Глика, вытирая кровь с рук. — Рана глубокая и грязная, да и потеря крови большая.
Ганс обратил лицо к небу. Приближался вечер.
— Завтра возвращаемся в Мидденхейм. С первым светом. Самый быстрый поскачет вперед и приведет хирурга с повозкой. Мы…
— Мы не возвращаемся, — сказал фон Глик слабым, но строгим голосом. — Из-за меня Отряд не должен отступать. Эта священная миссия, это предприятие — последняя возможность обрести утраченную силу нашего Отряда и отомстить за павшего вожака. Эту задачу мы выполним до конца! Я не позволю вам провалить ее!
— Но…
Фон Глик рывком поднялся и сел, содрогнувшись от боли.
— Обещай мне, Ганс, обещай мне, что мы пойдем до конца!
Ганс запнулся. Он не знал, что сказать, и набросился на Ваддама, который стоял рядом.
— Проклятый болван! Это твоя вина! Что тебе стоило поумерить свой пыл? Нет, ты никого не слушал и подставил под удар фон Глика!
— Да я…
— Заткнись! Отряд сражается плечом к плечу или погибает! Ты предал самые святые основы этого братства!
— Не вини его, — с трудом произнес фон Глик. В его глазах блестела сила, порожденная болью. — Ну, конечно, он не должен был отрываться от стаи и охотиться в одиночку, но я-то пострадал по своей вине. Я должен был оставаться настороже, должен был смотреть в оба, но утратил бдительность, как последний старый дурак, и поплатился за это.
Тишина. Ганс переводил взгляд с одного брата на другого. Воины выглядели растерянными, подавленными. Дух Отряда никогда не падал так сильно, даже после смерти Юргена. Тогда в людях оставалась хотя бы злость. Сейчас в них осталось только чувство горечи от разбитых иллюзий, боль утраты веры и товарищества.
— Ставим лагерь здесь, — наконец произнес свое слово Ганс. — Если повезет, зверолюды придут ночью, и мы покончим с этим.
Наступил рассвет, холодный и бледный. Последняя смена часовых — Шелл, Арик и Брукнер — подняла остальных. Моргенштерн разжег костер, а Каспен перевязал рану фон Глика. Старый воин был столь же холоден и бледен, как зимнее утро, и дрожал от боли.
— Не говори Гансу, насколько я плох! — прошипел он на ухо Каспену. — Жизнью своей клянись, что не скажешь!
Аншпах собрался поить лошадей и нашел Крибера. Ночью стрела с черным оперением пригвоздила шею спящего рыцаря к земле. Храмовник был мертв.
Они стояли вокруг в скорбном молчании, и никогда еще не были они так мрачны Ганс кипел от гнева. Он отъехал от группы воинов в одиночестве.
У края леса Грубер догнал его.
— Это невезение, Ганс. Наше невезение, судьба-злодейка бедолаги Крибера, прими, Ульрик, его душу. Мы не заслужили такого, да и он заслуживал лучшей смерти.