Моменты-Исход
Шрифт:
предали. Это же не так сложно, к чему играть спектакль любви, доводя всё до плачевного состояния. Таких редкость, чтобы рассказывали всё как оно есть, тем более в наше время, где это в порядке вещей.
Она изменилась в корень, тем более, когда он в четырёх стенах, нет возможности увидеть, нет в доступе никакой информации, кроме связи через телефон с ней, это медленно, но верно, убивает. Когда вообще еле дозвонишься, и на это сотни причин, то ни одна, то на работе, да и много другого, хотя в утверждении её слов, ничего подобного, всё также, как и раньше, ничего не изменилось, и не прошибёшь эту броню. Это уже говорит об одном, хотя это он понимает, но разве,
Почему ты не пишешь? Почему ты молчишь? Почему не позвонишь, и не закричишь, Секунды молчание что вечность бытия, они без остатка убивают меня, Почему не решившись сказать всё как есть, Иль просто боишься ответственность взять, За боль, за обман, за убитую жизнь, За то, что сломала ты в миг нас двоих, Я знаю что любишь и будешь любить, Почему не позвонишь? Почему ты молчишь?
Конечно же в таких случаях надо отпустить ситуацию, ведь чувствуешь обман и предательство, что есть у неё уже другой, но не хочется в это верить, думая что с ним не может этого быть, у других да, но не у него, не может в отношении его вот так поступить, и цепляется за каждый волосок надежды, а вдруг… А может…
Но не на протяжении нескольких месяцев. И что убивает больше всего, это неизвестность, что происходит, почему, почему так всё…
Вроде отпускаешь всё, как бы больно не было, выхода другого просто нет, перебарываешь себя, привыкший к молчанию с её стороны, но в один прекрасный вечер, начинается опять любовь, что ты нужен, ты её воздух, не может без тебя, нет никого и не было другого. Сразу мысли опять, вера в человека, в любовь, и все эти мучительные месяца исчезли, как будто их и не было, ты о них даже и не думаешь, но мало ли, какие в жизни ситуации бывают. А просто оказывается она одна на работе, когда вне работы- её нет, ничего нет, а там всё заново возрождается. И так каждые три дня, действительно дураком надо быть, либо до такой степени любить, чтобы вот так вот позволять ей с тобой такое вытворять. Живя такой жизнью, любя, дышишь этим человеком, и не понимая, что происходит, это неизвестность убивает хуже, чем само предательство, это не жизнь, сплошные мучения. Всю реальность осознаешь, что да как, но непонятно одно, почему- бы не признаться во всём, что в этом такого, как можно говорить, кляться, а делать по- другому, жить другим, это не по-людски, ведь не трудно же сказать всё как оно есть, ничего в этом сложного нет. И всё-таки пытаясь схватить ниточку надежды, что это лишь его выводы, и не важно, что они подтверждаются всеми фактами, она не такая, она не может так сделать. Тебя швыряют как ненужную вещь, то подбирают, то выкидывают. Это, невыносимо, когда тебя не хотят отпускать, говорят, что ты жизнь и воздух, что без тебя смерть. При этом не переставая вести себя так, что всё указывает на обратное, ты это понимаешь, но сам не хочешь
уйти, потому что не хочешь верить в то, что с тобой такое могут сделать, пытаешься что-то сохранить, хотя уже давно всё разрушено.
А может для тебя это состояние уже как наркотик, эта боль, эти переживания, страдания, то, что человек сам не хочет выходить из него, никто, наверное, этого не знает. В душу к человеку не заглянешь, что там у него творится и почему не хочется всё это отпустить, для чего и почему, все мы разные, но жизненные ситуации одинаковые, и поведение людей, в определённых ситуациях, как по шаблону.
ГЛАВА 4
Привезя его в родной город и ведя от вокзала до отделения полиции, как обезьяну на привязи, даже погода соответствовала его внутреннему состоянию, февральский мрачный день, серость, тоска, даже не стало краше, увидев мельком встречавших на перроне его семью, и в отделении он не изменил своего местоположения. Даже больно-то и не требовали от него признательных показаний, не становилось лучше, его, якобы поддельники, уже во всем сознались, всё рассказали. Наша государственная система работает как часики, соблюдая все законы, УПК, не нарушая следственную систему и все другие, всё по закону, по справедливости. Ведь не стоит сомневаться, что скоро выпустят, следственные органы не нарушают, следуют по законодательству, расследуют как полагается, сказали бы ему это сейчас такое, он плюнул тому в рожу.
Что значит человеческая жизнь простого человека для подобных систем, ничего, ноль, лишь возможность заработать на его жизни, и не
больше. Ничего хорошего его не ожидало, но даже и представить не мог, жизнь перевернулась с ног на голову, увела его совсем в другую сторону, чтобы он оказался в местах заключения свободы. Его везли совсем в другой мир, неизвестный, чужой, внутри всё сжималось, ведь он даже не знал как себя вести там, как и что можно говорить, там же свои законы, свои порядки и устои ,только ох как он сильно ошибался, в будущем, во всём этом разочаруется, и в тоже время поймёт, всё тоже самое, везде люди и не люди, ничего другого и нового.
Пройдя обычные процедуры, для тех мест обычные, на ИВС, для него конечно всё это впервые дико, его поместили в камеру, был на тот момент уже вечер поздний, близилась ночь, камера была пустая, хотя её такой не назовёшь, скорее это было похоже на бомжатник, где жуткая вонь из параши, эта серость, грязь, влажность, бомжи наверное живут в более благоприятной обстановке, чем там. Из мебели, если её можно назвать так, было типа шконки, это как в бане полок, из гнилых досок наполовину расщепленных на щепки, прибитый к стене, и что-то наподобие стола, ничем не отличавшийся от шконки по состоянию, в углу что-то типа туалета, обычная дырка, куда ходить и рядом раковина, и всё это никогда не мылось, не убиралось, наверное никогда. Понятие воздух там, как ему показалось, не было месту, там его практически не было, его замещала жуткая вонь, да густой табачный дым, с нервозу конечно курил он сигарету за сигаретой, благо у него их не забрали, хоть что-то осталось, да и никотин немного снижал чувство голода, не ел он уже четвёртые сутки, и нечего было, да и в принципе ему было не до еды. Насколько он понимал, ему
предстояло там провести ночь, потом предстояла дорога до тюрьмы. Хоть там отдохнут руки от наручников, от которых на руках уже кожа практически стёрта, да и в тишине побыть, отдохнуть от издевательств, побоев, и времени теперь для размышлений хоть отбавляй, даже слишком. Он примостился как можно удобнее, на, так называемые, нары, погрузился полностью в свои судорожно бежавшие шквал мыслей, не обращая внимания на невыносимую вонь и мрачную обстановку, его конечно беспокоило совсем другое.