Мона Лиза Овердрайв
Шрифт:
Джеральду пришлось опуститься на четвереньки, чтобы извлечь Мону из-под койки. Руки у него были мягкие и прохладные. Мона никак не могла вспомнить, как она там оказалась, но сейчас кругом все было тихо.
– Ты пойдешь с Молли, Мона, – сказал Джеральд; он был в сером пальто и черных очках.
Ее начало трясти.
– Думаю, стоит дать тебе что-нибудь от нервов.
Мона вырвалась и отпрянула:
– Нет! Не прикасайся ко мне, черт тебя побери!
– Оставь ее, Джеральд, – сказала от двери женщина. –
– По-моему, ты сама не знаешь, во что ввязалась, – ответил врач, – но все равно – удачи.
– Спасибо. Будешь скучать по этому месту?
– Едва ли. Я все равно собирался уйти на покой.
– И я собиралась, – сказала женщина, и Джеральд ушел, даже слова не сказав Моне на прощание.
– Есть какие-нибудь вещи? – спросила женщина. – Собери. Мы тоже уходим.
Одеваясь, Мона обнаружила, что платье на ее новой груди не сходится, так что пришлось оставить его незастегнутым, поверх надеть куртку Майкла и до подбородка поднять молнию.
28
Компания
Иногда ему было просто необходимо постоять здесь, глядя на Судью, или присесть на корточки на бетонном полу возле Ведьмы. Время, проведенное с ними, будто удерживало память от перескоков, ставило преграду не самим рецидивам, а тому порой возникавшему у него ощущению, отрывистому, неотчетливому чувству, будто пленка памяти все соскакивает и соскакивает с катушки, ее зажевывает… и с каждым разом теряются, уходят частички пережитого… Так и теперь – он сидел, а автоматы делали свое дело, и наконец он заметил, что рядом с ним примостилась Черри.
Джентри остался наверху, на чердаке, с Образом, который он наконец уловил. Он все нес что-то об «узле макроформа». А потому едва выслушал то, что Слик пытался ему рассказать о доме, обо всем этом безлюдном месте и о Бобби Графе.
Так что Слик спустился посидеть перед Следователем в темноте и холоде, мысленно перебирая все операции по его сборке, и какие для этого потребовались инструменты, и где именно он откопал каждую из деталей, а потом Черри, протянув руку, коснулась его щеки холодными пальцами.
– Ты в порядке? – спросила она. – Я подумала, может, на тебя опять накатило…
– Нет. Просто иногда мне надо здесь посидеть.
– Но он подключил тебя к ящику Графа, да?
– Бобби, – сказал Слик, – его зовут Бобби. Я его видел.
– Где?
– Там, внутри. Там целый мир. Там есть серый дом, очень странный, вроде замка, и он в нем живет.
– Сам по себе?
– Он сказал, что Энджи Митчелл тоже…
– Наверное, он спятил. А она была там?
– Я ее не видел. Видел машину. Он сказал, что это ее.
– Последнее, что я слышала: она зависла в какой-то наркоклинике для знаменитостей на Ямайке.
– Не знаю, – пожал он плечами.
– Какой он из себя?
– Выглядит моложе. Кто угодно выглядел бы паршиво со всеми этими трубками и прочей дрянью. Сообразил, что Малыш Африка сбагрил его нам сюда с перепугу. Он сказал, что, если его придут искать, нужно подключить
– Зачем?
– Не знаю.
– Надо было спросить.
Он снова пожал плечами.
– Видела где-нибудь Пташку?
– Нет.
– Пора бы ему уже и вернуться… – Слик встал.
Пташка вернулся на закате, на мотоцикле Джентри. Темные крылья волос намокли от снега и мотались у него по плечам, пока он трясся через Пустошь. Слик поморщился: парень шел не на той передаче. Пташка поднимался по склону из расплющенных баков и нажал на тормоза как раз в тот момент, когда стоило дать газ. Черри охнула, увидев, как Пташка и мотоцикл распрощались друг с другом в воздухе. Мотоцикл на секунду завис, прежде чем, сделав сальто, рухнуть в нагромождение ржавых листов металла, составлявших когда-то одну из внешних построек Фабрики, а Пташка все катился и катился по зазубренному склону.
Почему-то грохота Слик так и не услышал. Он стоял рядом с Черри в укрытии на грузовой платформе без дверей, а потом – без всякого перехода – уже несся на разъезжающихся ногах по снегу. Пташка лежал на спине с окровавленными губами, рот закрыт путаницей шнурков и амулетов, которые он носил на шее.
– Не трогай его, – сказала Черри. – Может, сломаны ребра или внутри все отбито…
На звук ее голоса Пташка открыл глаза. Вытянул губы и сплюнул кровь и обломок зуба.
– Не шевелись, – сказала девушка, опускаясь рядом с ним на колени и переключаясь на не допускающий возражений тон, которому она выучилась в школе медтехов. – Возможно, ты ранен.
– Ч-черта с два, дамочка, – выдавил тот и с помощью Слика с трудом встал на ноги.
– Кровотечение, – сказала девушка. – Ладно, задница. Можно подумать, мне очень хочется тут с тобой возиться.
– Не достал, – сказал Пташка, размазывая по лицу кровь. – Фургон то есть.
– Это я вижу, – ответил Слик.
– Марви и ребята, они не одни, у них там целая компания. Слетелись, как мухи на навоз. Пара ховеров, вертолет… Все эти парни.
– Какие парни?
– Вроде вояк, но они не солдаты. Солдаты валяют дурака, ржут, когда начальство не смотрит. А эти не так.
– Копы?
Марви и двое его братьев выращивали мутировавшие псилоцибины в дюжине полузарытых в землю железнодорожных цистерн. Иногда они пытались варить примитивные амины, но их самопальная лаборатория то и дело взрывалась. Это были ближайшие, если так можно назвать, постоянные соседи Фабрики. В шести километрах.
– Копы? – Пташка выплюнул еще один кусок зуба и с ухмылкой пощупал десну окровавленным пальцем. – Да что Марви такого незаконного делают? И с каких это пор копы могут позволить себе столько барахла: новехонькие ховеры, новая «хонда»?… – Он хмыкнул сквозь пленку слюны и крови. – Я поболтался по Пустоши, поглядел на них в трубу. Они не из тех ребят, с кем мне хотелось бы потрепаться, тебе бы тоже не захотелось. Как по-твоему, я вконец раздолбал мотоцикл Джентри?