Монах: последний зиндзя
Шрифт:
Шатаясь, Ацуи встал, отдал меч. Монах произнёс:
– Обоюдоострый, резкий изгиб начинается от рукоятки, золотые и серебряные вставки, – это, должно быть, знаменитый Когарасу. Давным-давно я хотел забрать этот меч у твоего отца!
– Жаль, что не попробовали, – сказал Ацуи. – А то бы он убил вас.
– Возможно, – сказал монах с горькой улыбкой. – Я никогда не был с ним близко знаком.
Ацуи заметил, что из доспехов монаха то там, то здесь торчали острия стрел. Стрелы попали в него, но металлические полоски и накладки из брони спасли его. Однако, так же как и у доспехов самураев, правый бок монаха был уязвим. Передняя, левая и задняя части брони были одним целым, а на правой части доспехи скреплены отдельными завязками. Очевидно, зиндзя решил не убивать его. Он стоял, держа Когарасу, и смотрел на море. В мозгу Ацуи пронеслась мысль о том, какой славы мог бы удостоиться человек, убивший пресловутого шике Дзебу. Ацуи убил нескольких врагов в небольших схватках, предшествующих поражению Такаши у Итиноты,
– Нет! – вскричал Дзебу.
Слишком поздно. Бледная голова юноши лежала на песке отдельно от тела, – прекрасное лицо, в котором Дзебу мог теперь отчетливо видеть черты Танико, было безмятежно. Лужа крови, часть которой была её, растеклась по песку. Дзебу почувствовал противную боль в боку, куда Ацуи нанес удар своим кодачи. Это было ничто по сравнению с болью в его сердце. «Жаль, что он не убил меня, – подумал Дзебу. – Я хочу умереть!»
– Подойди, – мягко произнес Юкио. – Тебе повезло, что я был рядом и увидел, как Такаши бросился на тебя. – Он обнял Дзебу за талию. – Сядь спокойно и осторожно.
Пока Дзебу садился, Юкио перерезал завязки доспехов своим коротким мечом и снял серое кимоно Дзебу, находящееся под ними.
– Рана глубока, но я не могу сказать насколько. Кровь течет из тебя как водопад.
– Я не хочу жить, Юкио!
– Дзебу, что такое? – Юкио посмотрел на Дзебу. Сидя, шике покачнулся – закружилась голова от потери крови. В груди у него булькало. Для него было пыткой вести разговор.
– Извини меня за то, что я сказал тебе, но он, этот мальчик… Он был Такаши-но Ацуи, сын Танико!
– О нет! – Юкио опустил голову и согнулся, как будто стрела попала ему в грудь.
– Прости меня, Дзебу!
Он приложил свой рукав к глазам, наполненным слезами. Затем Юкио встал на колени позади Дзебу и начал развязывать свои доспехи.
– Ты убил его отца, спасая мою жизнь, а теперь я убил сына, спасая твою. Наша дружба стоит расположения госпожи Танико!
– Возвращайся на поле битвы, Юкио-сан!
– Нет, пока мы не позаботимся о тебе…
Юкио срезал полоску белого шелка с края своего кимоно. Из мешочка на ремне он достал связку измельченных растений, которые Дзебу дал ему давным-давно. Сбор из трав являлся секретом зиндзя и использовался для дезинфекции и быстрого заживления ран. Юкио засыпал порошком рану, развязал оставшиеся ремни доспехов и начал сильно растирать грудь Дзебу. Воины Юкио собирались вокруг них: одни помогали лечить Дзебу, другие снимали доспехи и ценные вещи с тела Ацуи. Один из них подошел к ним с сумкой. Юкио открыл ее, затем с выражением боли на лице закрыл глаза. Он медленно вытащил ивовую флейту.
– Наверно, это тот мальчик, который так хорошо играл на флейте прошлой ночью, – он вновь приложил рукав к глазам.
– Меч, который я взял у него, называется Когарасу, – сказал Дзебу. – Он принадлежал Кийоси и являлся священным мечом Такаши. Пожалуйста, пошли его вместе с флейтой Танико.
– Хорошо, Дзебу-сан.
– Он упомянул высокородную принцессу Садзуко, на которой он был женат. У них родился ребенок. Он сказал, что она осталась в столице.
– Я прослежу, чтобы ей сообщили.
Дзебу подумал: если Танико не смогла любить его после того, как узнала, что он убил Кийоси, то каково же ей будет узнать, что он и Юкио были виновниками смерти Ацуи… Она никогда не захочет видеть кого-либо из них вновь. Меч Юкио не только забрал жизнь прекрасного юноши, но и навсегда разделил Дзебу и Танико.
«Снова и снова, – думал он, – я понял, как пророчески верно высказывание, что жизнь – это страдание. Я пошлю ей письмо, отправляя меч и флейту, но что я напишу ей? Будто я не знал, что это был Ацуи? Что он напал на меня, а не я? Я хотел сохранить ему жизнь. Это Юкио убил его, а не я. В смерти ее сына я виноват не больше, чем Юкио! Лучше бы я был убит вместо Ацуи! Она прочитает мое письмо и поймёт. Она даже найдет место в сердце, чтобы пожалеть меня, но это не имеет значения. Она не сможет заставить себя полюбить меня. Если бы только я сразу сказал мальчику, что его мать дорога мне! Если бы я объяснил ему, он бы не стал пытаться убить меня. Если бы я забрал у него кодачи, как должен был бы сделать каждый осторожный воин. Действительно, зиндзя – дьяволы – Тайтаро давно говорил мне об этом, – если мы приносим столько боли тем, кого любим. Я не хочу больше оставаться воинствующим монахом! Я готов сделать то, что сделал Тайтаро, – удалиться в лесную хижину. Я больше не хочу приносить страданий! И не хочу больше быть дьяволом!»
Дзебу посмотрел в глаза Юкио и увидел крохотное отражение белых прямоугольных парусов уплывающих кораблей Такаши. Он попытался прочитать «Молитву павшему врагу», но слова застряли, как рыбы в сети моря. Медленно темнеющее море возникло вокруг Дзебу, и боль от раны и терзания его духа постепенно затмили свет.
Глава 15
«Хидейори раскрыл мне свой план управления Страной Восходящего Солнца. Он потрясающе отличается от традиционных систем правления, но удовлетворяет требованиям современных законов. Хидейори говорит, что попытки подражать традициям двора в столице привели к тому, что Такаши стали глупыми, продажными и изнеженными. Это замечание, что глупость и подкуп связаны с женственностью, – относится к невежественности и грубости – типичному явлению выходцев из восточных провинций.
Хидейори считает, что страной могут успешно править лишь люди, имеющие реальную власть, – самураи. Во избежание влияния Хэйан Кё это правительство, состоящее из самураев, создаст штаб-квартиру здесь, в Камакуре, в поле, где оно находится сейчас. Оно будет известно, как бакуфу – «правительство в палатке». Хидейори сказал, что у него появилась эта идея вследствие моих рассказов о передвижениях двора монгольских ханов. Он выбрал Камакуру, так как считает, что восточные провинции, особенно богатые рисом равнины Канто, являются наиболее важной частью империи.
В древние времена, когда одному человеку была предоставлена возможность руководить всеми вооруженными силами в случае возникновения для империи смертельной угрозы, его называли «сегун» – Верховный главнокомандующий, пока угроза не проходила. Хидейори планировал присвоить себе это звание навсегда. Как сегун, он, естественно, получит власть от императора, и так как сегун командует всеми вооруженными силами страны, то император, несомненно, будет исполнять все его деловые предложения. Хидейори продолжал говорить мне, что я должна быть на его стороне. «Если я захочу», – мысленно добавила я.
Хидейори уже написал Го-Ширакаве петицию с просьбой сделать его сегуном, но, к его разочарованию и беспокойству, этот хитрый старик ответил, что так как он является бывшим императором, то у него недостаточно власти, чтобы утвердить Хидейори в этом звании. Это означает, что Хидейори придется ждать, пока не закончится война и трон не займет новый император. Он боится, что через некоторое время Юкио может узнать об этом и попытается помешать ему. Хотя Юкио и сдался, отдав ему монголов, Хидейори продолжает ненавидеть и бояться его.
Хидейори предпринял шаги, чтобы уменьшить исходящую от монголов угрозу, посылая их на смерть. Вчера он весело сообщил мне, что они потеряли более трети своего начального состава в боях, в которые он посылал их. Он говорит, что к концу войны их в живых останется примерно около пяти тысяч. Впервые я слышу о командире, достигающем своих целей будучи плохим руководителем.
Хорошо или плохо, этот командир будет править нами после войны, и Хэйан Кё будет выполнять приказы из Камакуры. Когда я была девочкой, я покинула свой дом, чтобы перебраться в столицу, а теперь я покидаю свой дом в столице. Когда я в первый раз увидела пожары в этом волшебном городе Хэйан Кё, я не знала, что они означают начало новой эпохи. Это будет грубая, уродливая эпоха!»
Однажды рано утром, в Четвёртом месяце, служанка вошла к Танико и сказала, что Хидейори хочет ее видеть в своей молельне. Будучи исключительно религиозным человеком, Хидейори отвел специальную комнату для медитаций и чтения наставлений на вершине главной башни огромного нового замка, построенного им. Два самурая в полном вооружении поклонились Танико перед входом в зал заседаний и раздвинули перед ней массивные деревянные двери. Комната не была разукрашена, и обстановка была простая, за исключением алькова, в котором Хидейори бережно установил статую великого бога Хачимана, выполненную из черного дерева. Одинокий тёмно-красный пион в бледно-зеленой вазе склонил свою пышную голову перед статуей.
Одетый в чёрное кимоно с изображением Белого Дракона на груди и спине, Хидейори сидел на подушке, читая священные тексты. Позади него находился длинный деревянный чехол для меча.
– Что вы читаете, мой господин? – спросила Танико после того, как они приветствовали друг друга и она села на подушку около него. Между ними не стояло ширмы. Для будущего сегуна Танико была чем-то наподобие придворной служанки, и она считала, что удостоилась чести, общаясь с ним без традиционной преграды.
– Это сутра «Лотос», – сказал Хидейори. – Я люблю её больше всех. Она наделяет меня огромной силой.
Его тёмные глаза, когда он взглянул на нее, казалось, проникали в ее мозг. Голос Хидейори был мягче, чем обычно.
– Есть ли у тебя особое посвящение, Танико-сан?
– Да, я часто повторяю фразу: «Почтение Амиде Будде!» – когда мне нужна помощь.
– Очень хорошо. Каждый человек нуждается в том, чтобы в часы серьёзных испытаний иметь возможность взывать к высшим силам.
Когда она села рядом с ним, он нежно взял ее за руку. Это была ее уступка, после того как он отказался от попыток уложить ее в постель.