Монархическая государственность
Шрифт:
Если всеобъемлющие идеалы не сознаются достаточно ярко всеми, но при этом все-таки в народе имеется вера в существование разумного закона общественных явлений, то появляется господство аристократии, людей "лучших", способных по своей природе указать эту социальную разумность.
Если наконец в нации жив и силен некоторый всеобъемлющий идеал нравственности, всех во всем приводящий к готовности добровольного себе подчинения, то появляется Монархия, ибо при этом для Верховного господства нравственного идеала не требуется действия силы физической (демократической), не требуется искания и истолкования этого идеала (аристократия), а нужно только наилучшее постоянное выражение его, к чему способнее всего отдельная личность как существо нравственно разумное, и эта личность должна лишь быть поставлена в полную независимость от всяких внешних влияний, способных нарушить равновесие
Раздел IV.
ОБЩИЕ ОСНОВЫ МОНАРХИИ
Общие соображения.
Сущность монархического начала, как Верховной власти нравственного идеала, ставит ее в связь с рядом условий, от которых, впрочем, зависят в различных степенях и комбинациях и другие формы власти, поставленной над государством в качестве верховного начала устроения.
Среди таких условий, являющихся основами существования монархии, на первом месте должно поставить то или иное религиозное начало, которым проникнуто миросозерцание народа. Но, при всей важности его, это не единственное условие, определяющее возникновение монархии. Вторым должно указать социальный строй, без которого вообще не может существовать нация, а потому и монархия. То или иное состояние социального строя влияет могущественно на возникновение разных форм Верховной власти. Но и это еще не исчерпывает необходимых для них условий. Верховная власть требует сознательного понимания своей сущности, для возможности правильного функционирования. Элемент сознания и необходимое для этого знание, наука, теория - наличность всего этого играет огромную роль в судьбах государственности, и еще большую роль играет, обыкновенно, недостаток сознательности. В этом последнем случае, обычном в истории, государственность данного типа, не умея развить своих сил, нередко подготавливает сама торжество других форм Верховной власти.
Вследствие различий во влиянии религиозного мировоззрения и социального строя, а также по различному состоянию сознательности, появляется несколько неодинаковых типов монархии. В основе их три:
1) монархия деспотическая, 2) монархия абсолютистская, и 3) монархия чистая или самодержавная. Мы рассмотрим их характерные черты ниже. Теперь заметим, что недостаток сознательности сильно влияет на переход одного типа в другой главным образом путем построения управительных властей несоответственно с характером данной Верховной власти.
"История, - говорит Чичерин, - в значительной степени есть повествование об ошибках правителей" ["Курс Политика", стр. 2]. Но ошибки правителей большей частью создаются недостатком политической сознательности в народе вообще. В исторической действительности, можно сказать, человечество никогда не обладало достаточной степенью сознательности в своих государственных построениях. Вследствие этого - все три типа монархии, о которых сейчас сказано, - суть типы собственно идеальные. В действительности они никогда не являлись в полной чистоте своей, а всегда в некотором смешении различных типов, лишь с преобладанием какого-либо одного основного.
Это обыкновенно еще более облегчало в истории переходы государства к другим формам правления, путем эволюционным или революционным. Если такие переходы и бывали иногда неизбежными разумно, т. е. действительно отвечали потребностям изменившихся условий, то едва ли не чаще всего они обусловливались просто отсутствием государственной сознательности, вследствие чего данная форма власти сама запутывала свои природные силы допущением влияний, посторонних ее природе, а потому сама себя парализовала и делала бесполезной и невозможной.
Отсюда видно, какое огромное значение имеет наука правления, в смысле знания правящими сильных и слабых сторон своего строя, и того, какие политические силы его поддерживают или подрывают.
Значение религиозных представлений.
Можно теоретически спорить о том, одна ли религия способна давать человеку всеобъемлющий идеал, освещающий все стороны его существования. В исторической практике мы во всяком случае видим, что такую роль играют не философские системы, а религиозные, или точнее, что философская система становится способной к такой роли лишь тогда, когда превращается в верование, религию, объединяя рассудочное убеждение с безусловным требованием некоторой высшей сверхчеловеческой силы. Психология человека такова, что твердое руководство его поступкам дает лишь некоторый сверхчеловеческий авторитет. Отсюда связь духовной власти с религией.
Наши современные, лично неверующие ученые, двояко нарушают правильное понимание истории
Фюстель Куланж в своем замечательном исследовании античной государственности до крайности преувеличивает влияние религиозных представлений на античную политическую жизнь, утверждая, для объяснения этого, будто бы люди тогда были совершенно не таковы, как теперь. Теперь, говорит он, люди стали иными, и социально-политическое творчество движется уже иными законами.
"Мы, - говорит Фуллье [Alfred Fouille - Psychologie du peuple Francais [18] Paris, 1898], - уже не принадлежим к эпохе, когда Юм писал: если хотите знать греков и римлян - изучайте англичан и французов. Люди, описанные Тацитом и Полибием, таковы же, как окружающие нас". Фуллье возражает, что даже у самих Тацита, Полибия и Цезаря описываются народы, представляющие "les plus frappants contrastes" [19] между собой. Все эти мнения показывают, что нынешние мыслители совершенно теряют чувство меры. Они то сочиняют "среднего человека", не желая думать о реальных отклонениях от "среднего человека", существующего только в абстракции, то утверждают несливающиеся les plus frappants contrastes, забывая за различиями видеть общее. Между тем в действительности частные различия, хотя имеют свое серьезнейшее значение, развиваются лишь на вечно незыблемом и для всех времен и народов одинаковом, общем фоне. Юм был совершенно прав, говоря, что желая знать греков и римлян - изучай французов и англичан, ибо не зная человека - нельзя знать грека или римлянина, а узнать человека с должной тонкостью можно лучше всего на своих современниках, на тех, кого мы можем наблюдать лично и непосредственно. Правильная система наблюдения требует идти от известного к неизвестному, от легко наблюдаемого к трудно наблюдаемому. Только таким путем мы можем понять и сущность вечного закона, остающегося неизменяемым, и значение различий времени и места.
Описывая огромное значение религии для социально-политического строя античного мира, для его нравов, обычаев, законов и учреждений, Фюстель Куланж заявляет: "Чтобы узнать истину о древних народах, мы должны изучать их, забыв о себе". Вот это, однако, и есть величайшая ошибка, тем более, что на самом деле она двойная: ибо Фюстель Куланж, на самом деле, не забывает о себе, а только старается забыть, и думает, что тем лучше забыл о себе, чем более противоположными себе представляет древних. Он создает себе предвзятую идею о нашей будто бы полной противоположности с ними, и потом задается вопросом "почему условия управления людьми уже более не те, как в старину?" В объяснение этого он говорит: "Если законы человеческой ассоциации теперь иные, чем в древности, это от того, что в самом человеке кое-что изменилось. Действительно, одна часть нашего существа изменяется из века в век: это наше познание... Человек не мыслит более так, как он мыслил 25 веков назад, и именно потому законы, им управляющие, теперь иные, нежели в старину" (стр. 2) [Фюстель Куланж. "Древняя гражданская община"].
"Взгляните, - продолжает он, - на учреждения древних, не размышляя о их верованиях, и вы найдете их темными, не объяснимыми... Но рядом с этими учреждениями и этими законами поставьте верования: факты тотчас станут ясными" (стр. 2-3).
Таким образом, по Фюстель Куланжу, в древности религиозные верования "определяли" все - семью, брак, учреждения, политику. Но теперь уже не так, ибо наши "познания" изменились.
Такой взгляд односторонне искажает и прошлое, и настоящее. Во-первых, религиозные верования влияли на учреждения не только при Ромуле или Регуле, но и при Августе и Диоклетиане. Точно также они влияли на учреждения и при Константине Равноапостольном и Юстиниане Великом, и далее во всю историю Европы и России вплоть до наших времен, которые Фюстель Куланж, без должного анализа, и ошибочно считает обладающими, будто бы, иными законами ассоциации. На самом деле религиозные верования и теперь столь же влияют на учреждения. С другой стороны, никогда и нигде, даже в так называемых теократических странах, вовсе не одни религиозные верования определяли характер социальных и политических учреждений.