Монастырские утехи
Шрифт:
заставить толпу двигаться в одном направлении, как обычно проходят перед королевской
трибуной, дабы увидеть воочию доказанное отцовство ...опулоса, который не уставал
демонстрировать его каждому по очереди. Между тем Афродита несколько раз намочила
пеленки, ревела, и нянька из кофейни поднялась переменить их, успокоила её соской и осталась
в витрине, чтобы раскрыть её и показать её шесть пальчиков, похожих на розовых червячков.
Никогда ещё у господина Сотира не было такой бойкой
дня Десятого мая. Посетители штурмом брали кафе, были съедены все пирожные, но люди
продолжали толкаться, чтобы увидеть представление хотя бы сзади.
Толпа, жадная до зрелищ, не хотела расходиться, блокировала улицу и не двинулась с места до
ночи.
Но ...опулос дал приказание, и шторы закрыли витрину.
И снова нужна была полиция, чтобы дать ему возможность пройти сквозь исполненную
энтузиазма толпу; он двигался к дому торжественно вместе с четырьмя дочерьми. Настоящая
праздничная процессия в честь Десятого мая была потом перед его домом.
...опулос с женой и отпрысками вынужден был выйти на балкон.
Ведь иначе, боже избави, мог произойти мятеж... Попробуй свяжись с толпою!
РЫБАК АМИН
Трудно припомнить, когда ещё Дунай, вздувшийся от дождей и ледохода, разливался так
неудержимо, как в ту весну. Река была сплошной грядой накатывающихся холмов, которые
обрушивались на берега сумасшедшими потоками, они толкались, давились в брюхах затонов,
плясали по глади степи, во всех ручьях и рукавах, раздираемых остервенелыми водами.
Они принесли с собой множество рыб всех сортов и величин — от карпов и сомов, размером с
телёнка, до плотвы не больше букашки. Их било о льдины, оглушало илом, вертело в
водоворотах, бросало волнами, и они в поисках пристанища у берегов неслись как попало по
воле вод во всех затонах, озерах, окрестных заводях и рукавах.
Пора рыбной ловли никак не наступала. О Дунае и говорить нечего. Но даже и в затонах,
постоянно содрогавшихся от напора вод, нельзя было закинуть сеть или невод: они
превращались в лохмотья. Рыбы мрачно держались в глубине, у дна, в тине и в ямах. Воду
заволакивали пищащие стаи чаек, понапрасну надеясь поживиться у бесплодных волы. Сонмы
бесприютных уток, толпы согнанных с мест лысух, отчаявшиеся гуси, несчастные дрофы,
растерявшиеся цапли, недовольные пеликаны, надутые бакланы метались повсюду в поисках
укромного места, где бы можно было высидеть птенцов. Все — люди
созерцая этот разгул вод.
Наконец к середине апреля Дунай угомонился. Погруженная дотоле в пучину дельта вышла из
хаоса. С сел, напоминавших крепости, осаждённые ордами вод, была снята осада. Пустыня
затонов стала оживляться. Из лиманов, из-за поворотов выплыли барки, направляясь к местам
рыбной ловли.
И в большой заводи Назыу тоже объявились люди. Рыбаки с бригадиром во главе на барках
поплыли из деревни в направлении Дуная. Конец заводи соединялся с рекой гирлом, рукавом,
длиной в несколько километров, но узким — всего каких-нибудь десять саженей шириной. Это
Почовелиштя, старое русло, местами очень глубокое. Через этот рукав наводнение заносит в
затон сонм рыб. И через него же они ускользают назад, когда Дунай, опадая, отсасывает свои
воды.
И вот когда рыба возвращается, рыбаки должны перерезать ей путь, чтоб она не скрылась в
реке, куда зовут её неумолимые законы природы. Первыми чувствуют подходящий миг сомы...
Они подают сигнал и отправляются в путь, увлекая карпов и других дунайских рыб в эту
фантастическую миграцию. Рыбаки узнают об этом по стародавним приметам и не дают рыбам
воли. Они задолго в подходящем месте устраивают запруду и там, расставив садки, караулят
рыбу.
Как и каждую весну, жители Почовелиштя проникли в рукав и прошли его больше чем
наполовину. В одном месте гирло сужается, но тут же вода прорывает русло глубже и шире,
образуя бурлящий водоворот, а потом, сдавленная с двух сторон, изливается в омут, в заросшее
тиной озеро, через которое течет дальше. Здесь знаменитый брод, где ловят рыбу, и запруда
Почовелиштя. Два ряда столбов, вбитые друг напротив друга поперёк рукава, преграждают путь
воде. Один ряд со стороны омута, другой обращён к Дунаю. Между ними — тинистая яма
омута.
Чёрные сваи, выглядывающие из воды наподобие мачт,— скелет запруды,— стоят там
незыблемо десятки лет. Только изгородь, их соединяющую, каждую весну привозят из деревни.
Люди вытащили здесь лодки на берег, чтобы разгрузить материал для запруды. Бригадир
мелькал то тут, то там, отдавая приказания шиворот-навыворот; эдакий тупица, черномазый и
губастый, которого недавно сделали бригадиром. Чванливый болтун, он страшно пыжился,
чтобы прослыть умником. А на самом деле был просто дурак дураком.
— Амин,— приказывал он, видя, что люди совсем его не слушаются,— Амин, давай сюда!
Рослый рыбак отделился от группы товарищей и последовал за бригадиром. Взобравшись на
перекладину, соединяющую столбы с одного берега до другого чем-то вроде моста, они