Монеты на твоей ладони
Шрифт:
— Тогда — навряд ли.
Нет, точно издевается. Как вы меня достали своими замашками бесконечно-мудрых и безупречно-разумных. Даже когда под носом замаячит черный балахон с косой, останутся все такими же задницами.
— А Дикий?
— Дикий сейчас не может ничего. И не факт, что сможет когда-нибудь потом.
— Хан, он дрыхнет с того момента, как мы сюда заявились. Разве это нормально?
— Сомневаюсь. Сомневаюсь, что само его существование можно назвать нормальным явлением. В любом случае, у меня теперь нет уверенности даже в том, что он сможет очнуться, если случиться невероятное
Я закатил глаза.
— А если бы он очнулся до того?
— Ну, — он коснулся носа пером, которое незнамо зачем вертел в руках, и после продолжительной паузы сказал: — Не знаю.
А я уж подумал, что сейчас выдаст что-нибудь сакраментальное. Ладно…
— Но он не очнется.
Я фыркнул и передернул плечами. Я все понимаю, Летописец существует как раз для копошения в книгах, но почему свет клином сошелся именно на них? Я поднял голову и посмотрел вверх. Небо стало еще на чуточку темней, тени исчезли. Боюсь даже подумать, что будет, когда земля перестанет давать опору так же, как и Пути.
В книгах ответа может не оказаться вовсе. Можно даже гарантированно сказать, что его там нет. Значит, нужно искать в других местах.
Я развернулся на каблуках и направился в хижину. Внутрь пришлось залезать через окно, потому как с дверьми появилась все та же проблема — пальцы сквозь них проходили, а вот все остальное тело — нет. Потому и открывать их было крайне затруднительно. Телекинез на такую «разреженную» материю тоже не действовал. Хотя, возможно, мне просто не хватало практики.
Внутри все выглядело не менее подтаявшим, чем снаружи. Подсвечник наполовину ушел в стол, и его тяжелое основание свисало с нижней стороны столешницы. Однако на стульях еще можно было сидеть, не опасаясь зависнуть таким же образом. Думаю, распад замедляется вблизи земли — он явно идет снаружи, извне, и к центру тормозится. И ведь что интересно — единственная стабильная структура, самая древняя, стала распадаться первой, а мы, попавшие сюда последними, дольше всего остаемся стабильными.
Я определенно пришел к чему-то важному, но вот только что из этого всего следует? Я пожал плечами и направился к двери в маленькую каморку, где со вкусом похрапывал Дикий. И опять дверь… Я решил проверить свою теорию и мысленно потянул на себя нижнюю часть двери. Подействовало. Очевидно, материя действительно осталась гораздо более плотной у земли. Дверь раскрылась, и я прислонил ее к стене, поставив рядом стул для надежности.
В тесном закутке стояла кровать — не кровать, а так — низенький топчан. Правда, за массой болотно-зеленой чешуи и огромных крыльев его практически не было видно. Я попытался потянуть за край крыла, но пальцы цапнули пустоту. Я попробовал еще, с точно таким же результатом. Гм… Вдруг я понял, что Дикий может оказаться для меня аналогом той же двери, сквозь которую проваливаются пальцы. Будем надеяться, мы, как чужеродные элементы, между собой взаимодействовать все же можем. Ну, с богом! Я задумчиво посмотрел на хвост и, примерившись, дернул. Хвост оказался вполне материальным, но дернуть посильнее я не решился — меня не покидало ощущение, что он отвалится. На ладони что-то зашуршало. Я поднес ее к лицу и увидел несколько отставших чешуек. Да, дело совсем неладно — я никогда не видел, чтобы с Дикого сыпалась чешуя. Да еще от малейшего прикосновения.
Я начал серьезно сомневаться в своей затее, но, подумав с минуту, решился. Чем черт не шутит, а вдруг… Я решительно потряс его за плечи. Как и ожидалось, никакого результата. Я закусил губу и со всей силы нажал на точку за ключицей, здорово приводящую в себя.
— Дикий! Ты меня слышишь?
Ладно. Я влепил ему парочку ментальных оплеух и повторил все сначала. Потом еще разок и еще…
Через полчаса я несколько упарился, но Ворон оказался прав — его не привел бы в чувство даже штурм его флагмана, не говоря уже обо мне. Однако пользу мой крестовый поход все же принес — я понял, что дом становиться если не опасным, то, по крайней мере, серьезным препятствием.
Я вышел наружу, толкнув входную дверь изнутри плечом и подперев прихваченной в общей комнате табуреткой, и решительно направился к Хану.
— Если у тебя в доме есть что-нибудь ценное, пора это оттуда выносить.
— У меня в доме ценного только библиотека. Каких-то пара-тройка тысяч томов. Выносить? — он ухмыльнулся.
— Ну я смотрю, Летопись ты уже вынес, так что все в порядке.
— Это пятый том.
— Слушай, я совершенно серьезно говорю. А прежде всего надо бы вытащить оттуда Дикого. Если нам каким-то лядом подфартит, надо как минимум быть к этому готовым.
— Каким это лядом, например? — он, поморщившись, откинулся назад, прислонившись спиной к дереву.
— Ну, например, Хронос соизволит оторвать свою высокородную задницу и посмотреть, что тут у него твориться. Тогда будем бегать кругами, подпрыгивать и кричать «SOS!!!».
— Хм, — он криво улыбнулся, а потом неожиданно засмеялся, но почти сразу посерьезнел. — Может, ты и прав. Надеюсь, ты в курсе, что Дикий весит значительно больше двух центнеров?
— Он же не сможет летать с таким весом.
— А зачем ему летать? Он вполне обходится телепортацией.
— Ладно… — я вздохнул, представив такую тяжесть на плечах. Надеюсь, спина не переломится. Хотя тащил же его сюда как-то Хан в одиночку. Да, но у души позвоночника нет. — Ладно, пошли. Быстрее начнем, быстрее закончим.
Хан аккуратно сложил книги в стопку и поднялся. Натыкаясь друг на друга в узкой каморке, мы, поминутно отдыхая, дотащили Дикого сначала до общей комнаты, а потом и до порога. Сто метров до дерева, под которым мы заседали все утро, оказались хуже. Я кряхтел и матерился, чувствуя, что выйду-таки из этой передряги инвалидом, причем по собственному почину. Хан ехидно ухмылялся с непроницаемым лицом, но чем дальше, тем менее радостной становилась эта ухмылка.
Минут десять после того, как мы уложили Стража на травку, мы валялись рядышком, переводя дух. Я отряхнул с одежды отставшие чешуйки и проникся уважением к Скай — я неоднократно наблюдал, как практически волокла его на себе из лаборатории, где он регулярно чем-то «травился», а потом страдал от жестокого похмелья.
Хан же в это время уже бодро потопал обратно в дом. Вернулся он через полчаса, когда я окончательно пришел в себя, и с армейским рюкзаком, довольно плотно набитым.
— Решил все-таки взять Летописи?