Монолог о браке

Радзинский Эдвард Станиславович

ОН. Этот вздох, кажется, всегда означал: «Если бы ты хоть что-нибудь и когда-нибудь понимал!»

ОНА. Да, милый, кто же виноват… что ты иногда – дурак!

ОН. Обычно в этом случае ты… добавляла «глупый и бесчувственный дурак»…

ОНА. А я права. Ты действительно ничего не понял. До такой степени! Как ты отвратительно рассказал… про ту ночь. Неужели ты мог подумать, что я могла опоздать к тебе тогда… когда ты звонил с вокзала. Я пришла за полчаса… и ты кстати тоже… И когда я тебя увидела у метро, мне стало страш­но… мне вдруг показалось, что я тебя вовсе не люб­лю! Представляешь, ты стоял замерзший, ждал ме­ня, а

я глядела на тебя, и мне казалось, что так, как я хотела бы, я тебя не люблю. И мне стало страшно. И я ушла… А потом я ходила по улицам и мучилась, что я тебя обманула… Ты ведь был совсем не вино­ват в том, что на меня это накатило. И я от раская­ния, от жалости к тебе… от этой почти материн­ской жалости – все и случилось в ту ночь. А потом я тебя полюбила… Как я тебя потом полюбила! И наступило то, что ты называешь «раем»… И вот в том раю был один вечер… Ты позволишь его мне вспомнить?

Стук часов. Время.

ОНА (тогдашним, нежным голоском). Обними меня, пожалуйста.

ОН. Сейчас, сейчас.

ОНА. Ты прелестно мне ответил тогда.

ОН. Ну, это было естественно…

ОНА. Да, да… это моя глупая постоянная ненасытная нежность… Теперь я это понимаю – она надоела… Но тогда-то я тоже думала, что у нас рай… (Повторяет, нежно.) Обними меня, пожалуйста… и ты обнял, взглянул на часы и куда-то заторопил­ся… В то время я уже ждала ребенка, сидела дома со своим смешным животом и все время чувствовала, как ты постоянно хочешь уйти из нашего дома. И от ярости я ругалась с тобою… и говорила тебе всю эту чепуху про тарелки, про мясо и про прачечные. И единственный, кто мне тогда сочувствовал, – это мама!

ОН. Я не хотел уйти из нашего дома. Я хотел уйти от твоей нервности… Кроме того, иногда нужно просто побыть одному!

ОНА (в порыве). И я поняла, что ты, который так любил меня, теперь готов сбежать от меня ку­да угодно – на стадион, к черту в ступе… только бы не сидеть дома… У каждой женщины есть чув­ство дома… и жажда построить этот свой дом. И тут я уразумела, что тебе не нужен мой дом. И тогда я впервые почувствовала, что совсем не знаю тебя… что у тебя есть свои тайны… И что ты чужой… и что я с тобой… и я – одна. И я опять вспомнила утро… после нашей первой ночи… и как ты ничего не сказал мне… (Молчание.) Но это все… психологические изыски… А ведь было еще проще, не так ли?

ОН. Ты…

ОНА. Однажды ты поздно-поздно вернулся… Ты совсем забыл об этом в своих милых сентиментальных воспоминаниях.

Появляется ОФИЦИАНТКА, по другому одетая и причесанная.

ОФИЦИАНТКА. У тебя что-то происходит, Димушка? (Подходит к нему, гладит его по волосам.) Ничего… ничего.

ОНА (со своего столика, насмешливо) . Идиллия… (И так же, издеваясь, читает стихи).

Засыплет снег дороги,Завалит скаты крыш,Пойду размять я ноги –За дверью ты стоишь.

ОФИЦИАНТКА (ему). Все у тебя будет хорошо, славно… Я везучая, только не для себя, к сожалению. Знаешь, мне сегодня приснилось, что я тебя совсем не увижу… И такая грусть, будто с отчаяния нырнула голо­вой в сугроб, и только торчат оттуда мои жалкие ноги…

ОНА (насмешливо).

Как будто бы железом,Обмакнутым в сурьму,Тебя вели нарезомПо сердцу моему.

ОФИЦИАНТКА (ему). Я люблю тебя… Я люблю тебя…

ОНА (зло, прерывая). Опять врешь! Оставь фантазии! Что же было с тобой по правде, мой милый фан­тазер? Я ведь сразу почувствовала… так не хотела, но почувствовала… (Кричит.) Ну! Ну!…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ну, миленький ты мой! Как же тебя звать? Вадимчик? Ха-ха-ха! Вадимчик. Ап! – как говорят циркачи. Я в цирке работала, а потом у меня заболевание брюшины получилось. Но я выжила… Это как выиграть сто тысяч по трамвайному билету… Мне теперь ничего не страшно. Ха-ха-ха! Вадимчик! Ап! А «это»… «Про это» – как сказано у классика. И во­обще, не надо придавать этому никакого значения. И давай говорить о чем? О ра-бо-те. Ап! Ап! (Вдруг заплакала.) Дура несовременная! Привязываюсь, идиотка. И жалею всех… всех… всех. За что? Хоть бы меня кто пожалел… Нет, я жалею, жалею… И супружника, который меня бросил, и тебя, и негра в Африке… Ап! Ап!

Пауза.

ОН (ей). Я просто… чтобы… Я боялся, что мне с то­бой не так хорошо… Я… Клянусь, все, что было, я забыл сразу же. Это было ужасно. Я потом…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ап!

ОНА. Ну… чего ж ты остановился? Что я пережила тогда! Чушь! Мы отнесемся к этому с юмором. Ведь, в конце концов, мы еще не так стары! Еще кое-что впереди! Ну, попробуем.

ОН (хрипло). С юмором…

ОНА. С юмором. Ты ведь это умеешь так хорошо. Ну – с юмором! Ну! Начинай!..

ОН (глухо). И вот оно лежит, убиенное тело нашего брака…

ОНА. Ха-ха-ха! Молодец! А теперь произнесем над ним парочку поминальных речей. С юмором.

ОН (в тон). Дорогой брак, что ты есть такое? Как сказал кто-то кому-то… Брак – это соревнование двух эгоистов, и один кто-то должен уступить… Но если не уступит никто… И вот оно горит, убиенное тело наше­го брака… Ты плачешь?

ОНА (плача). Ну что ты! Я пью чай! Однажды ве­чером после смерти нашего брака…

ОН. Мирное вечернее чаепитие… почти поминки…

ОНА (сквозь слезы). «Тебе с сахаром?» – говори­ла я.

ОН. Говорила она, думая о другом…

ОНА. Да, мы уже все поняли и все решили друг о друге.

ОН. Мы уже отказали друг другу в возможности понять тонкое, то сложное, что есть у каждого из нас, и чего, как мы точно выяснили, абсолютно не может постигнуть другой.

ОНА. И оттого мы теперь не торопимся все рас­сказывать друг другу. Зачем? Все равно не поймет! И теперь мы только делаем вид, что разговариваем, а на самом деле, разговаривая, мы молчим.

ОНА. Чай надо купить.

ОН. Говорит она, думая о другом. Твоя мама звонила.

ОНА. Говорит он, думая о другом.

ОНА. Ну, продолжай… милый, нашу летопись.

ОН. Много событий… Мы получили квартиру… В 24 года я «остепенился» – то есть защитил кандидатскую… и родился мальчик Алеша…