Монстр(Дело Йозефа Фритцля)
Шрифт:
Если они будут выглядеть бледными и болезненными, то причина тому — годы недостаточного питания и затворничества, когда они полностью находились в руках шаманствующих наркоманов культа, к которому присоединилась Элизабет.
Полиция отмечает, что во второй половине 2007 и в 2008 году Фритцль начал все чаще намекать друзьям и соседям на «секту» и что якобы он «вышел на след своей непутевой дочери».
Как обычно, никаких деталей; просто какие-то страшилки где-то там, за горизонтом. Вот как формулирует план Фритцля один из полицейских офицеров, принимавший участие в расследовании: «Элизабет должна была выступить как „дурная мать“, наконец
Пауль Херер, человек, который знал Фритцля как «доброго малого», ездивший вместе с ним в отпуск, вспоминает эволюцию, в результате которой появился новый Фритцль, более нерешительный и сомневающийся. Факты, просочившиеся через СМИ, навели его на мысль, что дружище Фритцль разыгрывал его, точно так же, как и всех остальных. «Теперь я понимаю, что он использовал меня, выверяя различные сценарии, которые прокручивал в уме. Полагаю, он ожидал моей реакции, делал соответствующую пометку, а затем переходил к другой возможности. Ловкий ублюдок.
Когда подкидыши стали появляться у его порога один за другим, он всегда звонил мне, чтобы посоветоваться насчет письма от Элизабет. Полагаю, я был его „проверкой на доверчивость“, если можно так выразиться. Беда в том, что я был тупицей, как любой другой австриец, и годами глотал наживку.
Под конец — не знаю, мне так кажется, — месяцев за девять до того, как все накрылось, он без конца названивал мне, заводя разговор о чем угодно, начиная со своих проблем со здоровьем — ему казалось, что у него сердечко пошаливает, — до своих сбережений и вложений, долгов и прочих финансов. „Хочу сделать свою жизнь проще, Пауль, — сказал он. — Уменьшить стресс“. Господи!
Еще он говорил о том, что „собирается уехать“, упоминал Дальний Восток, хотя, кто знает, не была ли это очередная дымовая завеса, помогавшая скрывать то, о чем он думал на самом деле? Мне кажется, он действительно беспокоился о своем здоровье в тот год, когда его взяли. Он стал ходить в бассейн и тратил уйму денег на разные таблетки и лекарственные травы. Думаю, он наконец понял, что даже человек с такой энергией, как у него, рано или поздно выдыхается, и это потрясло его. Ему нравилось пиво, но он никогда много не пил и уж точно не принимал никаких наркотиков, хотя в целом и не осуждал их. Я потом читал, что он глотал секс-пилюли горстями, как конфеты, но думаю, что это преувеличение.
Особенно помню один разговор с ним за месяц до того, как все обнаружилось. Он сказал, что хотел бы „лечь в могилу“, воссоединиться с Элизабет. Спросил, что я об этом думаю. „Неужели я прощу ей все, через что она заставила пройти нас с Розмари? Уверен, что она отняла у нас годы жизни. Я знаю, она была несчастлива дома, но мы всего лишь принимали ее интересы слишком близко к сердцу“. Помнится, я сказал ему что-то вроде того, что теперь она уже большая и сможет увидеть своего отца совершенно в ином свете. Подозреваю, что разговор — на каком-то самом глубинном уровне — был показателем его стремления оправдать содеянное в собственных глазах. Непростой парень. Теперь-то я вижу, что знал его только очень поверхностно».
Другого человека, который «знал его только поверхностно», зовут Антон Краусхофер, сейчас ему шестьдесят восемь. Он живет в симпатичном отдельном доме, вокруг которого растут красные герани в горшках, а окнами дом обращен на снежные горные пики вдалеке. Внизу протекает река, у ног его лежит собака, а в обеденное время он держит в руках кружку холодного пива. Краусхофер наслаждается своим уединением. Он никогда не понимал, почему Фритцль не бросил все, отказавшись от своей неистовой деятельности.
«Да, я знал Фритцля, — вспоминает он. — Это было где-то году в две тысячи четвертом. Я продал ему дом в Святом Пельтене, всего на шесть квартир, с комнатой для деловых встреч. Он вышел на меня через агента по недвижимости. Мы даже не виделись на ранних порах заключения сделки, встретились только тогда, когда надо было окончательно подписать контракт. Его интересовал дом на Линцерштрассе, 30, и он явился, чтобы поставить свою подпись и решить вопрос с деньгами. Он производил впечатление абсолютно серьезного, очень корректного пожилого мужчины. Он показался мне человеком незыблемых ценностей, с которым вы были бы не против иметь дело. Он приветствовал меня корректно и официально — именно такого приветствия ожидают люди моего поколения, хотя молодежь — увы! — исказила его до крайности. Он также был очень осведомлен о делах в области недвижимости, о дополнительных расценках при оказании особых услуг жильцам, в общем, обо всем этом. У меня не было чувства, что я имею дело с тупицей или человеком, привыкшим тратить время попусту.
Каждое слово было словом делового человека во время тех встреч, которые мы провели, обсуждая цены, отопление, электричество, в общем — все это. Только раз мы коснулись чего-то личного, и теперь, когда я знаю целиком всю историю, могу сказать с уверенностью: он покупал этот дом для своей семьи — для „верхней“, равно как и для „нижней“.
Помню, я сказал ему: „Герр Фритцль, я на пять лет младше вас и по горло сыт работой. Я собирал полагающуюся мне арендную плату и общался с жильцами, которые норовили надуть меня на каждом шагу. Мне удалось скопить достаточно денег, чтобы построить себе дом, и у вас уже явно есть достаточная сумма, чтобы жить уединенно, — так зачем вам все это? Я имею в виду, что новый дом потребует долгих лет работы — вам придется вносить улучшения, подыскивать новых жильцов, обновлять свои владения. Зачем человеку в вашем возрасте думать обо всем этом?“
Он ответил мне без околичностей: „Мне нужен этот дом для моих внуков. У меня их много, а место найдется не для всех“. Он связался со мной через агента, потому что считал это место „перспективным“. Мне этот дом достался в наследство от моих стариков. Он принадлежал им лет сорок-пятьдесят, я сам жил в нем. Квартиры — от шестидесяти до ста пятидесяти квадратных метров. Я ни разу не заходил к Фритцлю на Иббштрассе, поэтому не знаю, как выглядит его дом внутри и хватает ли там места для семьи хозяина. Полагаю, нет, раз он сказал, что ему надо расширяться.
Он сразу перевел мне все деньги, расплатился с адвокатом наличными, и все прошло очень гладко. Он казался заинтересованным в том, чтобы завершить сделку как можно скорее, вот почему не было никаких проволочек. Я сообщил свою цену, и он моментально на нее согласился. Не знаю, почему ему так приглянулась моя собственность. Агент по недвижимости вроде как-то сказал, что ему было велено Фритцлем подыскать именно такой дом — со множеством небольших квартир.
Думаю, таков был его план: устроить своего рода коммуну, выстроенную для обеих его семей. До сих пор не могу поверить, что пожимал руку человеку, который вытворял такие ужасы».