Monstrum magnum
Шрифт:
Следом, влекомый собственной музыкой и лишь благодаря ей не падающий, тащился в дымину пьяный гармонист. Он во всю ширь растягивал меха и умудрялся на ходу наяривать что-то разудалое.
Дальше толпой валили гости. Их было много, Антон не сумел рассмотреть ничего, в памяти осталось ощущение потока — орущего, размахивающего руками, пестрого и одновременно почему-то серого. Может быть, потому, что никто в этой толпе не выделялся и не бросался в глаза.
Процессия прокатила мимо Антона и скрылась в башне. В ту же секунду оттуда хлынули звуки пьяной оргии. Разливалась гармошка, что-то иное голосила радиола, громко звенела посуда, невнятно гудели разговоры, перекрываемые выкриками то ли танцующих,
«Какого черта! — Антона вдруг охватило бешенство. — Хозяйка сама поселила его в башне, на две недели отдала башню ему, а раз так, то нечего устраивать там бардаки! Но он им покажет!"
Антон развернулся и как на приступ ринулся в башню. Он не очень четко представлял, как именно и кому он будет «показывать», но «показывать» оказалось нечего и некому. В башне было пусто, прохладно и тихо, а приглушенные стеной звуки пьянки явно доносились снаружи — из склепа. Антон пробежал через раскаленную сковороду площади и нырнул в склеп. Пусто, прохладно, тихо. Ровный каменный пол — и никаких следов вчерашних могил. Шум и рев несутся из башни.
Антон остался в дверях склепа, бесцельно глядя на площадь. Та млела в пыльной неподвижности полудня. Здесь ничто не могло меняться, поэтому особенно дико было видеть утонувший в пыли железнодорожный состав. Председатель совхоза с усердием мимического актера шагал вдоль поезда, не двигаясь с места. Холеный кот, тот самый, которого несла приехавшая баба, вышел из-за башни и улегся в позе спящего сфинкса в тени вагонных колес.
Окружающий мир жил по своим неведомым законам, Антон видел, что не сумеет изменить в нем ничего. Он может кричать, плакать, лезть на кулаки, мир этого даже не заметит и по-прежнему будет творить свое мерзостное действо. А когда придет час, наигравшаяся нечисть расправится с самим Антоном, и все равно ничего вокруг не изменится.
Антону не стало страшно, бояться он уже устал. Вместо того пришло забытое с детства ощущение драки с бесконечно сильнейшим противником, когда забываешь о правилах и о собственной шкуре, когда остается единственная не мысль даже, а чувство: «меня ударили, а я — нет…". И стремишься только достать и вцепиться. Но во что вцепляться здесь?
— Ненавижу!… — выдохнул Антон.
Дремлющий в тени кот вскочил, одним прыжком взлетел на платформу, выгнул спину и заплевался в сторону Антона. Поезд мягко дернул и, набирая ход, поехал с площади. Неожиданно он оказался очень длинным. Мимо Антона все быстрее и быстрее проплывали пассажирские и товарные вагоны, черные нефтяные цистерны, рестораны и рефрижераторы. Мелькали платформы со щебнем, полувагоны с брусом и досками, безоконные почтовые и красные пожарные вагоны. Скорость все нарастала, погромыхивание колес на стыках сменилось дробной стукотней. Проносились пузатые цементовозы, саморазгружающиеся тележки и снова целые серии товарных и пассажирских вагонов уже неразличимых в вихре.
Наконец, последний с красными фонарями вагон свистнул мимо, и Антон увидел, что поезд уезжает с площади. Домики разъехались в стороны, открыв перспективу, ограниченную грядой близких холмов. Было хорошо видно, как развивший чудовищную скорость поезд: паровоз и три покалеченные платформы — ползет по изумрудному склону, постепенно приближаясь к горизонту.
Антон не знал, что происходит, но чувствовал, что это свершается помимо воли хозяев, и потому стоял, замерев в напряженном ожидании, надеясь, что в башне ничего не заметят.
— Котик уехал! — трубный вопль резанул слух.
Чуть не сбив Антона с ног из склепа вырвалась приехавшая утром бабища. Продолжая трубить, она помчалась вдогонку поезду.
«Скорее
Этого Антон спокойно наблюдать не мог. Он судорожно схватил ртом воздух, напрягся, уперся взглядом в сцепку вагона и истово, изо всех сил принялся отталкивать его. Должно быть, скорость еще возросла, просто чувства не умели воспринимать такое. И вновь состав мучительно медленно двинулся вверх по склону.
Бабища завыла. Выронив котика, она двумя руками ухватила антонов взгляд и принялась выламывать его, пытаясь оторвать от сцепки. Дикая боль вспыхнула в глубине лба под бровями. Антон мычал сквозь сжатые зубы, но продолжал упираться. Он не знал, зачем это делает, просто ему удалось достать обидчика, и он вцепился в него и бил, не раздумывая о причинах. Неожиданно оказалось, что склеп за спиной полон народу: какие-то существа пытались выбраться наружу, и приходилось, раскорячившись в дверях, держать еще и их. Обе розовые хозяйки лезли с боков, твердя в унисон: «Ай, гость! Ай, гость!» — и щипались мягкими бескостными пальцами. А сверху в пространство дверного проема ввинчивались длиннейшие телескопические шеи. На их концах серыми мешками болтались головы, с унылым любопытством глазеющие на происходящее.
Бесконечно долго подползал состав к гребню пологого холма, и все это время нельзя было ни отвести в сторону изодранный взгляд, ни вдохнуть полной грудью, ни расслабиться хотя бы на долю секунды. И все же, когда казалось сердце лопнет от перенапряжения, паровоз коснулся колесами окоема. Зацепившись, он словно реально обрел свою призрачную скорость и мгновенно исчез, лишь ударил болезненно в глазницы сорванный взор.
Тогда Антон ухватил взглядом за край горизонта и задернул его, словно молнию на куртке.
Потом он шагнул в сторону, выпуская тех, кто был в склепе. Ему было все равно, что станут с ним делать сейчас. Он все-таки сумел ударить врага, а остальное его не интересовало.
Наружу никто не вышел, склеп был пуст. Пусто было в башне, пустынно на площади, лишь фигура с кожаной папкой продолжала бессмысленное подвижничество. Антон заметил, что сквозь председателя просвечивают пыльные деревца и голубой штакетник оград.
Антон отер со лба пот, хотя жарко ему казалось скорее по привычке. Солнце, впаянное в синеву, жгло условно, лишь обозначая понятие жары, но не создавая ее. И вовсе не струи горячего воздуха поднимаются вверх, заставляя дрожать и расплываться окружающее, а на самом деле дома, башня, и холмы колеблются, истаивая, словно кусок рыхлого дорожного сахара.
Беспокойство овладело Антоном — он никак не ожидал столь всеобщей реакции на происшедшее.
— Что вы еще задумали?! — крикнул он и не услыхал своего голоса.
Призрачные деревья, выцветшее призрачное небо с солнечным пятаком в зените.
Жуткое подозрение пришло на ум. Антон опустил взгляд и убедился, что сквозь его ноги просвечивает нетронутая уличная пыль.
Дико вскрикнув, Антон бросился в просвет между разошедшимися домами. Под подошвами сандалий тонко зазвенели железнодорожные шпалы.