Моонзунд (др. изд.)
Шрифт:
Под ним – Кассарский плес, словно изъеденное оспой лицо.
Над морем выбрасывало гейзеры бурой грязи, и долго на месте взрывов клокотал кипяток из противной смеси воды с илом.
XIII дивизион пошел в атаку, как человек с призывно поднятыми руками – орудия эсминцев были задраны высоко (выше предела) в расчете на дальнюю дистанцию боя. Со стороны Малого Зунда доносило уханье калибра «Славы», которая со старческой неторопливостью заколачивала снаряды во врага. Прикрывая эсминцы, поодаль галсировал крейсер «Адмирал Макаров». Следом за
И бой начался – встречный бой…
Хороший матрос – это автомат, воедино сливший свои мышцы с мускулами машин, будь то турбина или орудие. В сраженье ему некогда, и этим все сказано. С первым же выстрелом нервы и сердце остаются в описаниях анатомических атласов: нет у матроса нервов, он уже не слышит, как стучит его безумное сердце.
Эсминцы – разгоряченные кони! – толкали своей грудью воздух, уплотненный от скорости. Штурмана – начеку: слева банка, справа веха красная, по зюйду торчит мачта погибшего корабля.
Время: 14.14… Носовые плутонги приведены в действие. Лязг орудийных замков, угар сгоревших порохов, взвизги звонков, четкие удары прибойников, досылающих снаряды до места.
– Ревун! Залп…
Немца погнали. Всем некогда, и реакция краткая:
– Мачту свалили!
– Задымил, гад!
– Есть, порхнуло огнем…
Время: 14.20… На XIII дивизионе за шесть минут боя все уже стали глухими от частоты выстрелов и орали:
– Подавай! Лоток… замок… ревун… залп!
Снаряды врага давали всплески воды, окрашенной сверху желто-зеленым цветом сгоревших лиддитов и кордитов. Узкое поле битвы не позволяло эсминцам разгуляться как следует, и Клавочка Шевелев махнул рукой в сторону кораблей поддержки:
– Они будут только мешать нам… возможны столкновения… пусть отвернут и прикрывают нас потом – на отходе!
«Грозящий», «Капитан Изылметьев» и «Страшный» исполнительно отвернули. Этого, казалось, немцы только и ждали. На пересечку XIII дивизиону разом выскочили сразу восемь первоклассных эскадренных миноносцев типа «V».
– К повороту, – скомандовал Шевелев. Под огнем противника «Изяслав», «Автроил» и «Гавриил», словно гарцуя в манеже, блестяще завершили идеальное маневрирование. На легком аллюре скачки XIII дивизион Клавочки лег на 8 румбов в развороте «все вдруг» и показал противнику свои мощные кормовые плутонги. Стремительная отработка автоматов ПУАО и данные к стрельбе уже несутся по проводам к орудиям. Жужжащие и квакающие датчики показывают старшинам орудий, как надо действовать.
– Третье… готово!
– Четвертое… готово!
– Пятое… готово!
– Товсь, – слышится с мостиков.
Старшины орудий вырывают из ушей пуговицы:
– К едреней фене! Все равно оглохли…
Восемь узких, зализанных назад теней настигают их. С кормы видны форштевни противника, которые, как топоры, секут волны.
Удар пронизал флагманский «Изяслав» от самого днища. Первая мысль – попадание!
– Задели здорово. Кажется, погнули гребные валы…
Эсминец стало бить от движения винта. В жестокой вибрации ходуном плясала стальная палуба. Ерзали в рамах прицелы пушек. Орудийных старшин дубасило в креслах так, что у них щелкали зубы.
– Огонь!
Локти офицеров прыгали, окуляры биноклей били их в глаза. Невозможно рассмотреть, что творится по корме, за массами горячего воздуха, свирепо раздуваемого из труб. Уши опытных командиров устроены так же, как уши дирижеров. В стоголосой панике хаотических звуков они безошибочно угадывают пропущенное соло одинокой скрипочки… Шевелев недовольно покосился на старшего артиллериста «Изяслава» – лейтенанта Петрова.
– Третье орудие… молчит? – спросил у него Шевелев.
– Молчит, язва! – согласился Петров и полез к трапу…
Немцы врезали уже два снаряда под мостик «Автроила», а третий лопнул в его нефтяных ямах. Охваченный дымом, страдая от сильной контузии, «Автроил» не покинул строя. Кормовые плутонги эсминца работали на славу: два головных корабля противника уже отворачивали назад, беспомощно выстилая по морю затухающие шлейфы от работы винтов, – из игры их выбили!
А на «Изяславе» молчит третье орудие. Молчит.
Разинутый зев пушки уже проглотил снаряд, готовый сорваться в полете. Дело за малым: вложить тарный патрон, который даст снаряду пинка под зад, чтобы тот метнулся в противника.
– Подавай унитар, холера! – рычит старшина.
Унитар не подан. Досылающий матрос нежно прижал его к груди. В полном обалдении, раскрыв рот, он глядит, как скачут по волнам, легко их рассекая, острые топоры чужих форштевней…
– Подавай патрон, мать твою так! – кричит старшина, не выпуская из прицела один из этих форштевней противника.
Кричит спина. Кричит сердце. Кричат нервы.
Теперь уже все кричат досылающему:
– Давай патрон, лярва… чего расшеперился? Немца не видел?
Лейтенант Петров уже добежал до пушки. Он развернулся и треснул досылающего по зубам. Так дал ему, как в проклятые старые времена, будто для него и не было никакой революции… Хряск!
Досылающий сразу подал патрон. Замок задернулся. Смачно щелкнула его жирная, в тавоте и смазке, челюсть. Пропел ревун: му-му. И снаряд пошел сверлить мутное пространство Кассарского плеса.
Третье орудие (что и требовалось доказать) включилось в общую симфонию боя. На мостике «Изяслава» начдив Шевелев, как опытный дирижер, отметил на слух, что в оркестре снова порядок.
– Третье заработало, – сказал он, довольный…
Очевидец пишет: «Это был не тычок или подзатыльник и не боксерский выпад, а самый настоящий удар с размаху, сплеча, нанесенный с большим чувством». От себя добавлю, что лейтенант Петров ни слова досылающему не сказал. Треснул – и побежал обратно на мостик…