Моонзунд
Шрифт:
Рождение кораблей всегда торжественно. Подобно плоду, созревающему в потемках материнского лона, зреют корабли в жестких конструкциях заводских эллингов. От киля (от спинного хребта) начинается их тревожная жизнь. «Слава» тоже, еще младенцем, долго кормилась от груди России, лежа на железных пеленках стапелей. Потом линкор столкнули с берега – и Нева, как ласковая повитуха, обмыла ее в своих прохладных водах. Сколько было высказано надежд и тостов, сколько разбито бутылок с шампанским!..
Рожденная в 1903 году, «Слава» умирала в 1917 году.
Краток век корабельный, а
Карпенко очнулся и увидел, как проносит над ним задымленные флотом облака. Лейтенант лежал на рельсах эсминца, а вокруг стонали, хрипели и бились в агонии сваленные на палубу люди.
– Где я? – спросил он, силясь подняться с рельсов.
– Мы уже на «Эмире Бухарском»…
Гриша перевел взгляд и увидел врача со «Славы» – Лепина; два матроса по-прежнему держали его на своих руках, а врач на весу бинтовал руку сигнального юнги Скрипова… Облака летели стремительно, низко лежащие над водой. «Эмир Бухарский», выгодно используя волну, шел на килевой качке, чтобы не вынесло за борт раненых. Левее него, размашисто рассекая воду, проходил «Туркменец Ставропольский», а мористее угадывался силуэт «Донского казака». По каналу тащились на отходе минзаги. Карпенко заметил, как из-под кормы «Припяти» торопливо выпадали в море круглые молчаливые уродцы – новорожденные мины. Стало ясно: враг не пройдет.
Попутно русские эсминцы разрушали навигационные вехи и знаки. «Эмир Бухарский» несся, уставив свои пушки в воду. Палуба его вздрагивала от выстрелов. Драгоценные линзы Ферреля на маяках разбивались вдребезги. Как саданут по фонарю буя – только брызги летят! В крутом набеге форштевней эсминцы топили вехи…
Порядок был образцовый. Поразительный отход!
Далеко впереди эсминцев был виден громадный пожар.
Это уходил горящий крейсер «Баян»…
– А где же наша «Слава»? – спросил Карпенко.
– «Слава» приказала всем нам долго жить.
Все корабли уже прошли через канал, только «Слава» осталась у входа в него. Несколько человек не покинули линкора, чтобы завершить последний маневр корабля.
– Лево на борт, круче! Полный вперед! – приказал Антонов.
На полном разбеге машин «Слава» покатилась корпусом влево, и со страшной силой линкор врезался в грунт.
– Поджигай фитили, – велел комиссар Тупиков.
Каперанг Антонов закинул чехлом боевой телеграф:
– Пока огонь доберется до погребов, мы успеем проститься…
Они стали прощаться с кораблем. Командир и комиссар – новейшее сочетание корабельной власти. Последний раз отворялись перед ними обожженные двери, в последний раз гремели под ними разрушенные трапы. Лучи фонарей вырывали из мрака отсеков изломы рваного железа. Виделись им вздутые давлением газов переборки, за которыми все уничтожено. Из лебединых шей переговорных труб обильными струями, журча, выбегала вода… Соленая!
Всюду лежали мертвые. Обожженные. Обваренные кипятком.
– Но раненых не видать. Кажется, забрали всех.
– Посмотрите вот этого, комиссар. Он шевельнулся.
– Нет. Это так. Покойник…
С шипением бежали по фитилям огни, быстро минуя люки
– У нас осталось еще семь минут. Мы успеем.
– Вы только не плачьте, – посочувствовал ему комиссар.
– Я не буду…
Только в провизионке они застали живого баталера. Скинув форменку, весь в усердном поту, баталер открывал консервы. Перед ним высилась уже целая гора распечатанных банок с мясом, куриным и говяжьим, с крольчатиной и зайчатиной, с рыбой и вареньями.
– Шестьсот сорок восьмая банка! – сообщил он в радостном обалдении. – А гостей я назвал целую тыщу… Я спешу. Не мешайте. Осталось открыть еще триста пятьдесят две банки…
Под бортом линкора взвыла сирена «Сторожевого», который требовал, чтобы поторопились. Последним сошел с корабля, как и положено, его командир – каперанг Антонов:
– Отходите теперь на полных – сейчас рванет!
«Туркменец Ставропольский», когда погреба отгремели, добил «Славу» своими торпедами… Сохранился рапорт о виденном:
«…корма, совершенно разрушенная, имела вид отделившейся от корабля части. На грот-мачте не было ни стеньги, ни гафеля; там, где находились офицерские каюты, бушевал пожар, причем из пламени, достигавшего марсов, все время вырывались вспышки…»
Разрушаясь во взрывах, «Слава» ложилась на грунт Моонзунда, закрывая для немцев канал своим умирающим телом. Она закрывала сейчас фарватер – от Петрограда, от России, от Революции…
Вечная ей память!
Транспорта «Покой» и «Глаголъ» тоже получили приказ:
– Открыть кингстоны – топиться на фарватере! Враг не пройдет через Моонзунд; кингстоны обреченных кораблей еще не успели напиться из моря досыта, как эсминцы стали всаживать в транспорта снаряды, чтобы они тонули вернее… Враг не пройдет!
Волновало команды одно:
– А как наши дела на Кассарах?
Радисты – всегда в курсе событий – утешали:
– Ой, что там было сегодня! Но немца не пропустили…
Сразу отлегло от сердец: спасибо Минной дивизии, спасибо крейсерам «Диане» и «Адмиралу Макарову», – они сдержали бешеный натиск Гохзеефлотте, дорога в Балтику оставалась открытой. Теперь, подобно гончим, нюхающим ветер, эсминцы рыскали вдоль побережья Моона, подбирая людей со шлюпок. У спасенных спрашивали:
– А что на Орисарской дамбе?
– «Батальон смерти» верен клятве – держит дамбу…
Но к вечеру матросы дамбу взорвали и, унося на себе раненых, отступили к пристаням Куйваста, где уже не качалось ни одного корабля. Немцы вступили на Моон, гарнизон острова складывал оружие.
– Нас флотские предали! Удрали на кораблях своих…
«Батальон смерти», прижатый к воде, не сдавался. Матросы знали о битве линкоров, знали, что эскадра ушла на север. Но они не верили, что флот Балтики, ставший большевистским, способен предать их. Смертники держались на пристанях. Иногда так держались, что ноги бойцов уже болтались над водой куйвастского рейда. Но они не сдавались, и сбросить их в море немцы не могли.