Мор, ученик Смерти
Шрифт:
На них могучим серым водопадом обрушивался шум.
Он рождался на полках, где, уходя ряд за рядом в бесконечную даль, отмеряли время жизни смертных песочные часы. Это был тяжелый шум, глухой шум, шум, лившийся унылым заварным кремом на яркий пудинг души.
– ХОРОШО, – наконец сказал Смерть. – ПОЛУЧАЕТСЯ, ТРОЕ. СПОКОЙНАЯ НОЧЬ.
– Это, значит, тетушка Хэмстринг, снова настоятель Лобсанг и принцесса Кели, – доложил Альберт.
Смерть осмотрел стоявшие на ладони трое часов.
– ПОДУМЫВАЮ ОТПРАВИТЬ НА ДЕЛО ПАРНИШКУ.
Альберт сверился с фолиантом.
–
– ДА. ПЕЧАЛЬНО.
– Хозяин?
Смерть стоял с третьими часами в руках, задумчиво наблюдая за игрой света на стекле. Он вздохнул:
– СОВСЕМ ЮНАЯ…
– Вы хорошо себя чувствуете, хозяин? – с тревогой в голосе спросил Альберт.
– УНОСИТ ВРЕМЕНИ ПОТОК ВСЕХ…
– Хозяин!
– ЧТО? – Смерть вздрогнул и вернулся в реальность.
– Вы переутомились, хозяин, вот в чем дело…
– ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ, ДРУГ МОЙ?
– Вы какой-то сам не свой, хозяин.
– ГЛУПОСТИ. ЧУВСТВУЮ СЕБЯ КАК НИКОГДА ХОРОШО. ТАК О ЧЕМ МЫ ГОВОРИЛИ?
Альберт пожал плечами и вернулся к записям.
– Тетушка Хэмстринг – ведьма, – продолжил он. – Она может рассердиться, если отправить к ней Мора.
Все, кто так или иначе связан с магией, по истечении своего песка имеют право быть обслуженными лично Смертью, а не довольствоваться его мелкими подручными.
Смерть будто не расслышал. Он все смотрел на песочные часы принцессы Кели.
– КАК НАЗЫВАЕТСЯ ТО ОЩУЩЕНИЕ, КОГДА ТЕБЯ ОХВАТЫВАЕТ СМУТНОЕ СОЖАЛЕНИЕ О ТОМ, ЧТО ВСЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ ТАК, КАК СКЛАДЫВАЕТСЯ?
– Печаль, хозяин. Наверное. Так вот…
– Я ЕСТЬ ПЕЧАЛЬ.
У Альберта отвисла челюсть. Но, взяв наконец себя в руки, он выпалил:
– Хозяин, мы говорили о Море!
– О КАКОМ ЕЩЕ МОРЕ?
– О вашем ученике, хозяин, – терпеливо объяснил Альберт. – Такой долговязый парень.
– НУ ДА. ЧТО Ж, ЕГО И ПОШЛЕМ.
– А он справится в одиночку, хозяин? – усомнился Альберт.
Смерть задумался.
– СПРАВИТСЯ, – сказал он наконец. – ОН ПРИЛЕЖЕН, СХВАТЫВАЕТ НА ЛЕТУ, ДА И ВООБЩЕ, – добавил он, – НЕ МОГУТ ЖЕ СМЕРТНЫЕ РАССЧИТЫВАТЬ, ЧТО Я ВЕЧНО БУДУ ВОКРУГ НИХ СУЕТИТЬСЯ?
Мор пялился на бархатную драпировку в нескольких дюймах от его носа.
«Я прошел сквозь стену, – подумал он. – А это невозможно».
Осторожно отодвинув драпировку, чтобы посмотреть, не укрылась ли за ней какая-нибудь дверь, он не обнаружил ничего, кроме растрескавшейся штукатурки, которая местами до того осыпалась, что обнажила сыроватую, но явно прочную кирпичную кладку.
Мор в порядке эксперимента потыкал в нее пальцем. Было ясно, что обратно придется выбираться другим путем.
– Ну, – обратился он к стене. – И что теперь?
Позади него раздался голос:
– Э-э… Прошу прощения?
Мор медленно обернулся.
За столом в центре комнаты собралась семья клатчцев в составе отца, матери и полудюжины детей мал мала меньше. Восемь пар округлившихся глаз уставились на Мора. Девятая же пара, принадлежащая престарелому родственнику неустановленного пола, этого не сделала, потому как ее владелец решил воспользоваться замешательством ради свободного доступа к общей плошке с рисом, справедливо полагая, что порция отварной рыбы будет поважнее любого количества необъяснимых явлений, и тишина нарушалась энергичным чавканьем.
В углу людной комнатенки находилось маленькое святилище Оффлера, шестирукого клатчского Бога-Крокодила. Он скалился совсем как Смерть, хотя у Смерти, конечно, не было персональной стаи священных птиц, приносящих вести о жизни паствы и поддерживающих в чистоте его зубы.
Из всех добродетелей на первом месте у клатчцев стоит гостеприимство. Поэтому хозяйка, пока Мор оглядывался по сторонам, достала с полки еще одну тарелку и без лишних слов стала наполнять ее из общей плошки, вырвав в ходе короткой борьбы добрый кусок сома из старческих рук. При этом она не спускала с Мора подведенных сурьмой глаз.
Голос, обратившийся к нему, принадлежал отцу семейства. Мор нервно поклонился.
– Прошу прощения, – сказал он. – Я, кажется, прошел сквозь вашу стену. – Он вынужден был признать, что прозвучало это довольно жалко.
– Пожалуйста?.. – сказал хозяин. Его жена, позвякивая браслетами, аккуратными движениями разместила на тарелке несколько кусочков перца и сдобрила блюдо темно-зеленым соусом – Мор опасался, что уже с ним знаком. Он попробовал этот соус несколько недель назад, и хоть рецепт его был очень сложен, хватило одной капли, чтобы понять, что сделан он из рыбьих потрохов, несколько лет мариновавшихся в бочке с акульей желчью. Смерть сказал, что к нему нужно приобрести вкус. Мор решил не пытаться.
Пока он бочком пробирался вдоль стены в сторону дверного проема с занавеской из бусин, все едоки провожали его взглядами. Мор попытался широко улыбнуться.
– Почему демон скалит свои зубы, о муж моей жизни? – спросила хозяйка.
– Должно быть, он изрядно голоден, о луна моей страсти. Положи ему побольше рыбы!
Тогда предок проворчал:
– Это мои харчи, несносный плод чресл моих. Чума на тот мир, где не в почете седины!
Стоит упомянуть, что, хотя все эти фразы входили в уши Мора произнесенными на клатчском, со всеми витиеватостями и изысканными дифтонгами языка столь древнего и сложного, что еще до того, как остальные народы мира начали колошматить друг друга по голове булыжниками, в нем уже насчитывалось пятнадцать слов, означающих «наемное убийство», мозг Мора воспринимал их так же ясно, как если бы они были сказаны на его родном языке.
– Никакой я не демон! Я человек! – выкрикнул он – и осекся, потому что заговорил на безупречном клатчском.
– Ты грабитель? – спросил отец семейства. – Убийца? Коли просочился в наш дом таким манером, уж не сборщик ли ты налогов? – Скользнув под стол, его рука вынырнула оттуда с мясницким тесаком, заточенным до тонкости бумажного листа. Хозяйка вскрикнула и обронила тарелку, а затем сгребла в охапку своих младшеньких.
Наблюдая за тем, как лезвие рассекает воздух, Мор решил не оказывать сопротивления.