Море для смелых
Шрифт:
Мать Веры заведовала продовольственным магазином, приносила домой какие-то кульки, баловала мужа дорогими папиросами, коньяком, заискивающе приговаривала:
— Не беспокойся, Жорж, вот выучишься…
Когда Вера перешла в девятый класс, отчим начал преследовать ее своим вниманием.
Лешка, заметив, что у подруги часто заплаканы глаза, выпытала, в чем дело, и решительно заявила:
— Я дам ему по морде!
Вера перепугалась, стала просить ее не вмешиваться, потому что мать не должна ни о чем догадываться.
В этом году Жорж окончил свой институт, получил направление в Кемерово. Ирина Михайловна, ликуя, стала укладывать вещи, а муж ее ходил хмурый, словно обдумывал какую-то сложную задачу.
Вера объявила, что остается в Пятиморске, что это ее твердое решение. Мать обвиняла ее в черствости, неблагодарности. Вера отмалчивалась и втайне плакала, но настояла на своем.
Вот почему Лешка терпимо отнеслась к тому, что говорила подруга о будущей семье, и даже разрешила себе откровенность:
— А я на всю жизнь останусь одна, если не встречу такого, которого полюблю!
— Какого — такого? — улыбнулась Вера.
— Ну чего ты смеешься — настоящего!
— Идеального? Как в романах?
— Ну и что же — идеального! Думаешь, нет таких в жизни?
— Есть, почему же…
Лешка, вдруг устыдившись своей откровенности, быстро вскочила на ноги, скомандовала:
— Глупости! Рано об этом думать! Пошли, дева, проводишь!
Автобуса долго не было, собралась очередь, и, когда он подошел, началась давка. Несколько парней, оттирая остальных, создали в дверях пробку. Один из них, похожий на хорька, в жокейской фуражке, надвинутой на уши, кричал:
— Граждане, надо пропустить вперед женщин! Что ж мы, несознательные? — и первым влез в машину. За Хорьком протиснулся в в автобус смуглый, как цыган, парень с иссиня-черными кольцами волос, злым, недоверчивым взглядом черных с синеватыми белками глаз. Была в нем какая-то хищная гибкость, готовность в любую секунду взвиться, броситься на противника. Лешка только успела подумать об этом, как парень, нагло глядя на нее, сказал, насмешливо кривя тонкие губы:
— Не угодно ли, мадемуазель, присесть?
И, оттеснив всех, оставил для Лешки свободный проход.
До чего же пошлым, отвратительным показался Лешке этот любезный, да, кажется, еще и под градусом, субъект! Она смерила его презрительным взглядом и заняла место у окна, рядом с Потапом Лобунцом.
Огромного, медлительного бульдозериста Лобунца все девчата на стройке звали Топтыгой и Полторапотапом. Когда он ехал на велосипеде, то казалось, вот-вот станет на землю, а велосипед пройдет без помехи между его ног, как в ворота. Вместо приветствия Лешка лукаво посмотрела на Потапа: «Ничего не имеешь против такого соседства?»
— Шеремет! — закричал с переднего сиденья Хорек. — Иди, место есть для детей и инвалидов.
Смуглый парень махнул рукой: мол, сиди, обо мне не беспокойся.
Автобус тронулся.
Лешка стала глядеть в окно. Небо — сумятица красок, беспорядочных разводов: алых, бирюзовых, желтых… Вдали повисли синие космы дождя. Остался позади белый высокий элеватор, потянулась цепочка коттеджей с островерхими крышами, промелькнуло многоэтажное здание школы-интерната, клуба с массивными колоннами. И везде краны, краны… Они распростерли над городом руки, словно благословляли его на долгую жизнь.
Набирая скорость, автобус выехал на степную шоссейную дорогу. Начала вечернюю толкотню мошкара. В окно, прямо на грудь Лешке, впрыгнул кузнечик. Она осторожно прикрыла его ладонью, выпустила на волю. Возле автомастерских на трех белых цистернах прочитала непонятное: «ку-Не-рить!» Что за ребус? Догадалась! На этих цистернах раньше было написано «Не курить!», а теперь их передвинули.
…Сумятица красок на небе улеглась. Багряная полоса заката походила на разметавшееся над плотиной пламя факела.
Кондуктор автобуса, девушка с испуганными глазами, в синем сатиновом платье, собирала деньги за проезд. Ремешок большой сумки врезался в ее хрупкое плечо.
Девушка подошла к Шеремету.
— А сегодня платят? — спросил он с издевкой.
— Не задерживайте, пожалуйста, — попросила девушка.
Шеремет не торопясь полез в карман пиджака, долго рылся в нем, наконец извлек пуговицу. Протягивая ее, спросил:
— Сойдет?
В автобусе возмущенно зашумели:
— Молодежь пошла!..
— Обнаглели!
Лешка, обратив к Шеремету пылающее лицо, сказала кондуктору:
— У него, видно, нет… Не заработал. Вот возьмите, я за него уплачу… — И протянула две монеты.
Подобие улыбки промелькнуло на лице Шеремета.
— Без благодетелей обойдемся! — сказал он и, щелчком выбив из руки Лешки монеты, протянул кондуктору рубль.
— Ну, ты!.. — повернулся к Шеремету Потап. — Легче.
Шеремет сузил глаза:
— Не узнал своего? Обнюхай!
— Сократись, говорю! — приподнимаясь, произнес Лобунец грозно. Если он сердился, то плотно сжимал губы, коротко вбирал ноздрями воздух и энергично выдувал его через нос.
Но Шеремет сам придвинулся к Потапу.
— Голову отвинчу и поиграть дам! — сквозь зубы, но так, чтобы все услышали, бросил он.
Лешка готова была расхохотаться, настолько нелепо прозвучала эта угроза огромному Потапу в устах маленького Шеремета, однако, поглядев на его злое лицо, подумала, что такой, пожалуй, и отвинтит.