Море согласия
Шрифт:
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ШТАБ-КВАРТИРА
В утренней вышине над Курой четко вырисовывались мрачные башни Метехского замка. Желчно поблескивали маковицы церквей. Но весь Тифлис (Города, населенные пункты, реки и т, д. даны в названиях описуемого времени), раскинутый на склонах гор, был окутан легкой майской дымкой. Под горой в штаб-квартире главнокомандующего сменились часовые, от большого двухэтажного дома отошла цепочка казаков. Где-то заголосил муэдзин и хрустально-звонко заговорили колокола Сионского собора...
Генерал Ермолов, кутаясь в
Начштаба, генерал-лейтенант Вельяминов, уже сидел за столом. Перед ним горела свеча и лежала кипа бумаг. Старчески сутулясь, он что-то писал и на Ермолова не обратил внимания. Командующий прошествовал к окнам, раздвинул шторы. Утро осветило персидские ковры на полу, турецкий диван и дюжину зеленых кресел.
— Ну-с, Иван Александрович,— вешая бурку, спросил Ермолов, — вытанцовывается?
Был он в темно-зеленом мундире при эполетах, в белых лосинах и сапогах. В форме выглядел еще выше ростом. На его заспанном лице лежала печать озабоченности. Вельяминов кивнул генералу и, выйдя из-за стола, подумал, что командующий, как всегда перед выездом, нервничает,— но, право, не стоило так рано подниматься и обременять себя хлопотами...
— Маршруты давно готовы, Алексей Петрович. Извольте — вот они, — спокойно отозвался начштаба, указывая рукой на бумаги.
Ермолов прошел за стол, склонился над маршрутной картой. Кольца темно-русых волос упали ему на лоб. Черные густые брови насупились.
— Ну что ж, я вполне согласен, — сказал он, изучив схему передвижения войск. — Сегодня же отошлите фельдъегеря к контрадмиралу Грейгу. Пусть подведет эскадру к Керчь-Еникольскому проливу и перебросит полки. А в распоряжение Мадатова тотчас отправьте казачий отряд Табунщикова.
Вельяминов легонько поклонился и вышел...
Стопкой на столе лежали документы на офицеров, отбывающих вместе с Ермоловым в Дагестан. Подписывая их, командующий задерживал взгляд на фамилиях. С ним, в основном ехали те, кого он знал не менее, чем самого себя. Это была гвардия, прошедшая с ним от Москвы до Парижа. Генерал знал, как храбры и беззаветно преданы ему эти люди. И все-таки он испытывал некую робость перед тем, что ему сулила нынешняя, дагестанская, кампания. На нее он решился не сразу.
Три года назад, направляясь чрезвычайным послом в Персию, дабы на обратном пути остановиться в Тифлисе и принять командование у Ртищева, Ермолов посмеивался над русской немощью, какая царила на Кавказе. Ему тогда казалось, что при восшествии на кавказский престол он тотчас положит конец всем неурядицам и заставит повиноваться дерзких горцев. Но так лишь казалось. Приехав в Тифлис и став главнокомандующим, Ермолов не добился и толики того, о чем мечтал. Как и прежде, в горах властвовали непокорные чеченцы и лезгины. Всюду рыскали шайки абреков, и проливалась кровь. Даже многолюдные оказии из России в Тифлис и обратно двигались под усиленной охраной казачьих отрядов. Маневрируя своим малочисленным войском, командующий понял, что этими силами с горцами не справиться и попросил помощи у государя-императора. На днях он получил секретное донесение о пополнении кавказской армии двадцатью шестью тысячами солдат и офицеров. В распоряжение Ермолова были отданы пехотные полки— Апшеронский, Тенгинский, Навагинский, Ширванский, Куринский, Мингрельский; четыре полка егерей и две артиллерийские роты1. Пополнение шло, чтобы занять позиции вокруг Дагестана и затем двинуться вглубь, на непокорные горские, аулы.
Просматривая аттестации, перечитывая рапорты и прошения, он не заметил как наступил день. Сквозь двери из коридора доносились голоса штабистов, а в окна вливался разноязычный гомон пробудившегося
Думая об этом, Ермолов все больше приходил к убеждению, что «они» не простят ему, случись неудача, и не дай бог, поражение. Запросив помощь, он поставил на карту свою генеральскую честь. Без победы он не представлял своего дальнейшего существования. «Жечь все под корень... Никакой пощады. К черту ханства! Надо везде учредить русские области. Только так и не иначе!..» — холодно и жестоко выговаривал его ум. И он видел: от Крыма к Тереку и Сунже по полям и лесам, через речки и буераки, в долины Дагестана маршем движутся пехотинцы, приплясывают лошади егерей, и в конных упряжках тащатся большеколесые пушки...
К десяти утра штаб-квартиру наводнили приезжие офицеры из полков, переселенцы из России, местные князья и дворяне. Штабной офицер приоткрыл дверь ермоловского кабинета, спросил: будет ли его высокопревосходительство принимать посетителей? Ермолов сказал, что пока он занят.
Дел было много. Часть документов командующий отложил в сторону, чтобы передать Вельяминову и правителю канцелярии Могилевскому. И только наиболее важные, не требующие отлагательства, рассматривал и тут же принимал решения. Одним из таковых документов был рапорт астраханского гражданского губернатора Бухарина о готовности кораблей «Казань» и «Святой Поликарп» к отправке в распоряжение Бакинского морского штаба. По этому документу на десять часов утра был назначен вызов Гянджинского окружного начальника — майора Пономарева и гвардейского капитана Муравьева. Командующий тотчас захотел их видеть, и почувствовал прилив сожаления: далеко отбросило время те намерения, которые он предполагал осуществить по приезде на Кавказ.
Посылка экспедиции на Восточный берег Каспия была одной из главных задач в ермоловской политике. Почти два года он переписывался с Нессельроде по этому поводу. Ничего не добился. Пошел на свой собственный риск — дал приказ готовить корабли. Наконец, недавно из Петербурга были получены официальное разрешение на посылку экспедиции и подарки для Хивинского хана.
Командующий дернул за шнурок,— в приемной звякнул колокольчик. Вошел дежурный офицер. Ермолов встал, сказал, набивая трубку:
— Пригласи-ка, голубчик, майора Пономарева и капитана Муравьева. Здесь они?
— Здесь, ваше высокопревосходительство!
— Ну так пригласи...
Офицеры остановились у порога, одновременно отдали честь и сняли фуражки.
— Проходите, господа, — пригласил Ермолов, мельком окинув обоих и остановив недовольный взгляд на майоре. Пономарев заметно изменился в лице. С виду ему было лет сорок. Тучное тело майора плотно облегал поношенный мундир и лосины. Одутловатое лицо землистого цвета, мясистый сизый нос и повинные глаза выдавали в нем человека пьющего. Наместник Кавказа недолюбливал Пономарева за какие-то «старые грешки», перебрасывал с места на место по службе. Свитские считали, что причиной тому алкоголь, но в сущности было что-то другое, о чем и Ермолов и Пономарев умалчивали.