Море света
Шрифт:
Линкольн прижимается своей грудью к моей спине, мои бедра ударяются о край раковины. Ищу в зеркале его суровый взгляд, но его лицо скрыто в изгибе моей шеи.
— Кто этот ребенок?
Я должна была догадаться, что он видел нас.
— Наш мойщик посуды. — Выгибаю шею, предлагая ему себя. — Поцелуй ничего не значил.
Закрыв на мгновение глаза, Линкольн прижимается лбом к моей макушке, его слова обжигают мой затылок:
— Ты трахалась с ним? — Его большие руки лежат на моих бедрах, когда он крепко прижимает меня к своему телу.
Я не отвечаю ему. Хочу увидеть его реакцию. И я ощущаю ее, чувствуя, как напрягается его грудь, и сердце стучит
Когда я не отвечаю, он кладет руку между моих ног. Затем следует его прикосновение, жесткое и пронзительное, когда он засовывает руку мне в джинсы, а затем в трусики, касаясь ладонью моего центра.
Держась руками за край раковины, прислоняюсь к Линкольну. Его челюсти сжимаются, взгляд такой же жесткий, как и его сердце. Его пальцы танцуют вдоль моего клитора, играя со мной в ритме, который он создает. Внезапно он погружает в меня два пальца. По моему позвоночнику пробегает дрожь. С рычанием он вынимает пальцы, подносит их к носу и нюхает. Я хочу съежиться от его агрессивного поведения, отсутствия уважения и доверия, но по какой-то странной причине нахожу это невероятно эротичным.
— В твоих интересах, чтобы твоя киска так и пахла. Если я узнаю, что ты трахаешься с кем-то еще, все будет кончено.
Что. Бл*дь? Я в шоке от его грубости, но, с другой стороны, это не так. Нисколько.
Повернувшись, смотрю на него, запуская пальцы в его волосы на затылке. Наши взгляды встречаются в полумраке. Его нуждающийся, мой… Я не знаю. Я не понимаю, что мы творим и что я должна ему предложить.
Линкольн наклоняет голову и стягивает пальцами рубашку с моего плеча, открывая след, который он оставил. Прижимается губами к этому месту, и я чувствую улыбку в ответ на свой вздох. Как и в случае с Кайло, губы Линкольна захватывают мои. Его руки обхватывают мои щеки, притягивая к своему рту.
На этот раз поцелуй совсем другой. Это пламенная страсть, настойчивая, отчаянная, неумолимая, и она струится по моим венам в сладчайшем искушении. Хорошие поцелуи, те, от которых перехватывает дыхание и хочется большего, они разрушают любое предвзятое представление, которое у вас когда-либо было, что все поцелуи одинаковы. Это не так. Этот поцелуй оставляет меня с суровой реальностью. Я пустая, и он единственный, кто может заполнить пустоту.
Подпитываемый страстью, Линкольн проникает языком в мой рот, и я ощущаю животом его эрекцию. Тихий стон желания вырывается из глубины его горла, оставляя на мне отпечатки, и на миг мне кажется, что я — воздух, которым он дышит. Свет. Стремление к существованию, причем сиюминутное.
Поглощенная им, обхватываю его шею. Его кожа горячая на ощупь, он целует меня, и я непроизвольно стону. Он делает это со мной, заставляет меня чувствовать себя одичалой до глубины души, безумной, неспособной утолить этот голод внутри меня.
Раздается стук в дверь, после чего дергается металлическая ручка. Линкольн разрывает поцелуй, поворачивая голову в сторону.
— Занято, — ворчит он, перед тем, как осыпать меня очередной порцией поцелуев.
Мои нервы на пределе от предвкушения того, к чему все это приведет. В глубине души понимаю, что я на работе, и как бы ни хотела, чтобы он взял меня тут, я не могу этого допустить. Положив руки на его грудь, слегка толкаю его и прерываю поцелуй.
— Мы не можем сделать это здесь.
Линкольн наклоняется, его дыхание обдает мое лицо. Его губы слегка приоткрываются, когда он наблюдает за мной. Он медленно проводит большим пальцем по моей нижней губе. Инстинктивно мой рот приоткрывается.
— Позже в моем доме?
Я
— Подождешь, пока я закончу работать?
— Или я мог бы забрать тебя прямо сейчас, — говорит он с достаточной властью в голосе, чтобы остановить меня.
— Как бы потрясающе это ни звучало… — делаю паузу и отстраняюсь от него, направляясь к двери, — я не могу сделать это здесь.
Линкольн поворачивается, скрестив руки на груди. Его лицо мрачнеет, когда он изучает меня. Я хочу спросить его о Деверо и кольце.
— Подожди пару минут, а потом иди к барной стойке. Я приготовлю тебе напиток.
— Конечно. Мне в любом случае нужна минутка. — Линкольн кивает, его волосы растрепаны, дыхание прерывистое.
— Верно. — Я хихикаю, прижимаясь спиной к двери. Тянусь к ручке за собой, не в силах сдержать эту эмоцию, которую пытаюсь запихнуть в коробку «не открывать». Я не уверена, что смогу дальше это скрывать.
О, сердце, как легко ты влюбляешься в него. Я быстро оправдываюсь и избегаю реальности. Но разве не так это работает вначале? Мы так увлекаемся бабочками и предвкушением, что помним только то, что сотканы из страсти и полускрытых желаний.
Делая быстрый вдох, борюсь с вопросами, ответы на которые так отчаянно хочу знать, и толкаю дверь. Думаю о своем сердце в тот момент, когда ухожу от Линкольна. Его непредсказуемый исход так похож на тот, в котором я нахожусь. Может быть, единственный способ жить — делать это безрассудно. Может быть, дело не в том, чтобы держать голову над водой, а в том, чтобы научиться плавать, несмотря на страх пойти ко дну.
ГЛАВА 23
Спинная аорта — артериальный сосуд, расположенный вдоль позвоночника рыбы. Он удаляется перед замораживанием или дальнейшей обработкой.
— Чувствуешь себя лучше? — спрашивает Джорни, подмигивая и наливая на два пальца лучший виски, который у них есть.
— Нет, — ворчу я, садясь за барную стойку, румянец на моих щеках говорит о том, что я никогда не смогу ею насытиться. Она — чистый холст, а я рисую реальность, которой для меня не существует. Я не могу быть с ней. Каждая секунда, проведенная с Джорни, вызывает у меня чувство вины за последствия. Тем не менее, когда я прижимаюсь ухом к ее груди и слышу шум океана, мне становится уютно, и хочется рискнуть. Все мои мысли о том, как я могу получить от нее больше. Я хочу жить и дышать в промежутках между нашими встречами, даже если я знаю, что это временно — чувствовать себя подобным образом.
Наблюдаю за Джорни, стоящей за барной стойкой, и сжимаю пальцами стакан, когда чувство собственности охватывает меня. Осматриваю зал в поисках ребенка, которого она поцеловала ранее, и затем начинаю возражать, когда она наливает новую порцию виски. Рюмка стоит двести долларов, и я совсем не рассчитывал на большой счет сегодня вечером. Я ничего не сказал, когда Джорни взяла Pappy Van Winkle двадцатитрехлетней давности, но я узнал этикетку. У моего отца была такая бутылка, подаренная ему одним стариком, проводящим много времени в доках в поисках работы. Насколько я знаю, папа так и не открыл ее до сих пор. Он сказал, что пить подаренную бутылку бурбона — к несчастью. Ещё он верит в морских чудовищ, так что полагаю, что он слишком много получал по голове.