Шрифт:
Курицын смотрел на море, и бог знает, о чем при этом думал. Алиса надеялась, что море впечатлило Курицына: семнадцать лет она прожила на побережье и считала море своим достоянием. Она прижалась к Курицыну и с покровительственной улыбкой заглянула ему в глаза. Глаза были непроницаемы.
– Теперь ты знаешь, что такое счастье?
– прошептала Алиса в розовое мужское ухо. Ее не обманул хмурый вид
– Значит, раньше я был несчастлив?
– безучастно спросил Курицын, не отрывая взгляда от моря.
– Раньше?
– Алиса продолжала улыбаться, хотя улыбка казалась теперь чуть вымученной.
– Разве что-то было раньше?
Курицин не ответил. Он буравил глазами море, будто стараясь что-то разглядеть в толще вод, что-то, что сейчас было скрыто от его глаз и что оправдывало бы это море, что давало бы этой соленой, непитьевой воде право разливаться бескрайно, занимать все - до горизонта, до наливающегося красным солнца...
– А мне вот кажется, что раньше ничего и не было, - не дождавшись ответа, произнесла Алиса.
– Была я, было море - всегда. Потом появился ты - вот здесь, на этих камнях, где я была. Если ты исчезнешь, я все равно буду тут. И море будет. Это хорошо, это правильно. Что, если не море, заслуживает это право - быть здесь, со мной? Ну и ты еще. Но ты уйдешь...
– Не уйду, - пообещал Курицын. Она улыбнулась совсем уже печально, и он, склонившись, поцеловал ее обнаженное плечо. Они оба любили верить лжи... Но правдиво могло быть только море.
Еще минуты две они стояли, обнявшись. Солнце, желая приблизить к себе, окрасило белую простынь, обвернутую вокруг Алисы, в свой, розоватый. Девушка уткнулась в сильное плечо Курицына и подумала, что заплачет. Но прикрытые веки не выжали ни слезинки - наверно, они разучились делать это без повода.
– Знаешь, если бы я был писателем, - вдруг сказал Курочкин, - я написал бы такой роман... Про мужчину, который знает, что умрет, скажем, через неделю. Здоровый, никому не мешающий мужчина. От чего умрет, неизвестно, но твердо знает - через неделю. Ровно неделя на все, что он не успел за годы. А он приходит вот сюда, к тебе, на камни, и неделю здесь с тобой стоит...
Алиса взглянула на него снизу вверх:
– А потом?
– А разве что-то может быть потом?
– Курицин улыбнулся и чуть заметно подмигнул. Алиса рассмеялась - так, как она смеялась всегда, начиная с высокой, тихой, едва уловимой ноты, и вдруг разражаясь истеричным, раскатистым хохотом, подобным тому, как находит на камни штормовая волна. Она прижалась к Курицыну лицом, и по смешавшимся с шумом моря глухим звукам непонятно было, смеется она или уже плачет.
Рыдания оборвались резко. Алиса подняла на Курицына абсолютно сухие глаза и ровным голосом спросила:
– Так ты не уйдешь?
Курицын не расслышал и переспросил.
– Ты. Не. Уйдешь?
– с расстановкой произнесла Алиса.
– Куда?
– Ну не знаю... Поесть?
– голос Алисы вновь стал веселым.
– Уйду, пожалуй, - улыбнулся Курицын.
На миг лицо Алисы исказилось.
– Ну давай, - сказала она, казалось, прежним голосом.
– А ты?
– робко, слишком робко спросил Курицын.
– Я сейчас..
– девушка сжала тонкие губы.
Курицын оторвался от девушки и пошел по тропе вверх.
– Догоняй!
– крикнул он, не оборачиваясь.
– Да... Спасибо...
– тихо произнесла Алиса.
Курицын не услышал ее слов. Он сверху еще раз с невыносимо-упоительной, закатной печалью посмотрел вниз, на камни, на тонкую фигуру... Солнце село, и белые одежды потеряли свой розоватый оттенок. Фигура была неподвижна и только чуть заметно покачивалась в такт волнам.
– Спасибо, - почти неслышно сказал Курицын и быстрым шагом ушел от моря.