Морфий

Ростовский Александр

И что же я сделал в ответ?

Я создал своё чудовище.

– Знаешь, Софья, я что-то устал. Мне нужно размять ноги и подышать свежим воздухом.

– Почему вы упорно называете меня Софьей?

Я убрал руку с лица и внимательно посмотрел на свою подругу.

– О чём ты? Если тебе вдруг захотелось пошутить посреди этого разговора, то это не самый лучший момент.

– Даррен, где вы сейчас, по-вашему, находитесь?

Я снова встал и начал расхаживать по кабинету,

внимательно его разглядывая. Но от этого он казался мне всё менее знакомым.

– В родительском доме. В своей бывшей спальне, которую я переделал в кабинет после их смерти.

– Ваши родители живы, Даррен. И дом, в котором вы выросли, находится далеко отсюда.

Я остановился на одном месте, скрестив руки на груди.

– Значит, ты не Софья. А я так хотел снова её увидеть, что принял вас за неё.

Женщина медленно кивнула головой.

– Вы доктор Лола Минэс. И это не мой кабинет, а ваш.

В этот раз она осталась неподвижной. Я вернулся на своё место и медленно опустился в кресло, вспоминая события последних месяцев.

– Значит, это лечебница… Прямо как у Кизи в «Пролетая над гнездом кукушки». Психи сами приходят к вам. Но никто не выходит обратно. Как удобно.

Если вы считаете жизнь прекрасной, это не значит, что она не полна дерьма. Просто расхлёбывать его приходится другим.

Многие годы меня не покидало чувство обречённости. Будто я уже запорол свою жизнь, подвёл всех, кого мог, не оправдав их ожиданий.

Когда всё окончательно рухнуло, я просто продолжил делать то, что мне нравится, ожидая своего смертного часа.

Так мне открылось моё истинное предназначение.

– Даррен, вы помните Виктора Стрыгойского? – Она всё больше напоминала мне дотошного детектива, нежели доктора.

– Я, конечно, думал, что прошу об этом Софью, но, пожалуйста, тоже называйте меня Рейном.

– Хорошо, Рейн. Так вы ответите на мой вопрос.

– Да, я помню его. – Лицо доктора оставалось каменным, но я видел, как загорелись её глаза после моего положительного ответа.

– Что вы можете о нём сказать?

– Немного отсталый в умственном развитии, боящийся социума. Но добродушный. И ещё – мой самый преданный фанат.

– И вас не смущало то, что он, скорее всего, не понимает больше половины написанного в ваших книгах.

– Лишь поначалу. Лично мы встречались всего раза три. Во время последней встречи нам даже удалось поговорить пару часов. И посреди беседы я поймал себя на мысли, что перестал относиться к нему, как к отсталому. Серьёзно, передо мной был нормальный, мыслящий человек, может даже превосходящий некоторых людей в развитии. Тогда я осознал, что не зря занимаюсь своим любимым делом.

Окружённый непроглядной тьмой, ты мечтаешь лишь об одном – чтобы кто-то подал тебе спасительную руку и вывел на свет. Но я провёл во тьме слишком много времени и жил в ней, как дома. Пока она не начала говорить со мной.

Не

всем дано пройти сквозь мучения, чтобы в итоге спастись из мира камня и костей. Но тот, кто пожизненно лишён счастья, способен открыть им путь, не затуманенный материальными радостями. Он должен отдавать себя им до тех пор, пока не падёт без сил.

Так я стал пророком освобождения.

– Виктор продолжал читать ваши книги, даже когда все остальные бросили это делать, потому что ваша писанина окончательно скатилась в бред.

– Просто они не понимали. А он понимал.

Только сейчас я обратил внимание, что доктор Минэс сидит передо мной, не имея при себе ничего. Ни записной книжки, ни моего личного дела. Моя жизнь целиком находилась в её голове. Сколько ещё жизней там могли уместиться?

– А как же Софья? Она бы поняла?

– Не знаю. Уйдя, я покинул всех, её в том числе. Оборвал все связи. Сменил много имён, прославив одно из них.

Имена всего лишь идентификация. Набор символов, которые можно озвучить. Лица – всего лишь черты материи, по которым люди опознают тех, кто им знаком. Но лишившись физической оболочки, вы будете узнавать друг друга по чувствам, мыслям, эмоциям…

– Я стараюсь реже вспоминать о ней. Потому что Софьи мне не хватает больше всего. Перед ней я мог выговориться, рассказать всё, что у меня на душе. Она могла рассказать мне, что на душе у неё. Мы с ней были такими разными, но всё равно близкими. Нас сближал тот мрак, который царил в наших жизнях.

– Вы чувствовали сексуальное влечение к ней? – до отвращения выточенный вопрос из учебников по психологии, способный разрушить любое откровение.

– Знаете, я верю в дружбу между мужчиной и женщиной. Искренне верю. Но сколько бы мы не прятали это влечение, оно всё равно есть. Потому что это часть нашей животной натуры, инстинкт продолжения своего рода. Мы с Софьей, бывало, флиртовали в шутку, особенно когда выпивали вместе. Но дальше дело не заходило.

Меня тошнит от человеческих отношений, от их непостоянности и неопределенности. От привычки превращать мелкие проблемы в трагедии. Люди не умеют обращаться со своими чувствами, как дикари – с мобильными телефонами. Может, им подарили их слишком рано?

Наверное, стремление к эмоциональной чистоте превратило меня в аутсайдера.

Мне показалось, что в кабинете стало темнее. Словно свет одинокой лампы постепенно угасал, и тьма пожирала маленький островок вокруг нас.

– С Кирой у вас были такие же отношения?

– Вовсе нет. – я устал сидеть, а спина чесалась от соприкосновения с кожаным креслом. Но я не хотел снова вставать, ибо боялся, что тьма пожрёт и меня. – Когда мы с ней познакомились, я уже не подпускал людей так близко. К тому же я не хотел, чтобы что-то мешало деятельности нашей группы. Мне нравилось петь, и было комфортно заниматься этим со своими ребятами.