Морозная гряда. Первый пояс
Шрифт:
— С этого момента ты мне ничего не должен.
— Что? — Тогрим растерялся, весь его запал улетучился.
— Это же можешь передать и другим. Между нами нет долгов.
Я хлопнул всё ещё ничего не понимающего Тогрима по плечу и, обогнув его, пошёл за своими. Отличное завершение этой истории. Позади осталась Школа, впереди вольная жизнь. Я чист перед Небом. И должен сейчас только себе. Должен отдать оставшийся долг Виликор. Нужно накопить денег на визит в её семью. И оплатить уроки Форм, заодно узнать, сколько стоит остальное.
Лестница едва слышно скрипела под ногами,
Небольшая комната, лишь немного больше той, что была у нас в деревне. Чистые, свежевыбеленные стены; много, сейчас занавешенных занавесками, деревянных полок на стенах; две широкие кровати с толстыми серыми одеялами, огороженный тканью угол. Пустое место, где стоял стол, что сейчас на улице. Скрипучий пол, чьи доски чуть прогибаются под моей ногой. Мама и Лейла, обнявшись, сидели на дальнем от входа лежаке.
— Не обращай внимания, — сразу ответил я на молчаливый вопрос. — Закончили последнее дело, что связывало нас в Школе.
— Спасибо, что не вступил в Орден, — серые глаза светились. — Все эти дни я просила Небо, чтобы ты принял правильное решение.
— Все те внизу, мама, — покачал я головой, — с тобой бы не согласились. Для них мой поступок — большая ошибка.
— Что мне до них, когда давно уснувшая во мне воровка из трущоб кричит, что лезем в западню?
Я промолчал, не желая снова начинать этот разговор. И решил обсудить наше будущее, особенно после слов Тогрима внизу.
— В прошлый раз ты хвалилась, что устроилась в кожевенную мастерскую, и тебе даже разрешили пользоваться инструментом, — я хлопнул по ножнам кинжала, подаренных ей мне в прошлый раз. — Но мне тут сказали, что почти никто не сумел найти работы. Даже, — здесь я запнулся, но неуверенно продолжил, — за еду?
— Так и есть, — мама кивнула. Строго сказала Лейле. — Беги хоть руки помой перед сном. И умойся там.
Сестра с недовольным видом, всей своей фигуркой выражая возмущение, вышла из комнаты. Я с улыбкой смотрел на это представление. Ещё прошлый раз я с удивлением понял, что за месяцы что я её не видел, она стремительно изменилась. Вытянулась в росте, повзрослела повадками. Переезд и жизнь без лишений пошли ей на пользу.
— Пока никто из этой пьяни, — мама прислушалась к происходящему во дворе, — не припёрся на этаж.
— Пусть только попробуют мешать.
Я успокоил встревоженную маму. И не шутил. Пусть наши статусы и отличаются, но не настолько, чтобы я боялся поднять руку на послушника. Может, через несколько месяцев они и обнаглеют, почуяв силу висящего на груди герба. Но сейчас, пока они помнят, как я силён, вряд ли кто рискнёт не послушать моего окрика. Да я могу и напомнить. И вряд ли утром охотники унизятся до жалоб на меня в Ордене. Впрочем, я пока и бить никого не собираюсь.
— С работой так и есть.
Мама продолжила разговор, лишь с лёгкой улыбкой покачав головой на мои самоуверенные слова. Ничего. Ещё месяц и можно будет купить ей зелья Роста Основы и Возвышения. Я уверен в успехе. Половины года в Первом поясе ей должно хватить, чтобы тело стало готово к рывку на десятый уровень. Тем более с такой помощью. Я верю в её талант. Она за полтора месяца на этих землях прорвалась к девятой звезде, возможно еще месяц-два и она сама бы стала десяткой. А новый этап возвышения — это повышение статуса и снижение налога, это уверенность и новые возможности. Она больше не будет муравьём, которого терпят на этих землях лишь из-за сына-Воина. Не знаю, так ли это было на самом деле. Как их встречали на улицах квартала Чужих имён, а главное, за его зелёной границей?
— С этим и впрямь сложно, — слова её следовали моим мыслям. — С одной стороны, слишком уж горды большинство тех, кто приехал с нами. Они считают, что прошлых заслуг достаточно для того, чтобы найти себе место здесь. И забывают, что никто им ничего не должен.
Мама пожала плечами, досадливо продолжила.
— Словно мозги у людей отбили напрочь. Я вот простая, не гордая женщина.
Вот здесь я едва удержал на лице спокойную улыбку. Очень уж я оказался удивлён. Особенно вспоминая свои рассуждения внизу о её гордости, не позволившие ей присоединиться к чужому празднику.
— Отлично помню своё прошлое и кем была в самом начале, — мама повела рукой, обводя комнату, а скорее Пояс, что скрывался за её стенами. — А здесь почти то же самое. Новая жизнь, в которой нашим детям приходится подниматься с самого низа, зарабатывая себе достойное место. Вот только того, что нам ещё хуже, мало кто понимает. Со мной таких и десятка не наберётся, что готовы ходить по мастерским и просить, кланяться всем подряд, даже молокососам подмастерьям. Остальные всё ещё помнят, как были у себя умелыми мастерами. И гордо пьют то, что здесь делают вместо браги.
Мама замолчала, в её глазах светился смех, пополам с отсветом клинка.
— А мы на самом деле здесь, как беспомощные дети. Вот ты говоришь — кожевник. Это в Нулевом я была им. И шкуру свежую обрабатывала, и мастерила из неё всё, что покупатель хотел. Ножны? Через неделю. Переплести книгу на подарок? Я пришлю мальчишку, как будет готово. Сумку? Поглядите на готовые. Выбирайте! А здесь...
— А здесь? — поддержал я разговор.
— А здесь только сырыми шкурами занимаются три разных человека! И есть ещё полтора десятка других мастеров по коже, что кривятся, как от ругательства, едва услышав, как я назвалась кожевенником. Здесь каждый занимается своим делом. Один делает только ремни. Другой — только сёдла. Понимаешь? Конечно, я словно нерадивый подмастерье для людей, что всю жизнь полировали своё мастерство только в одном. Таких мастеров на все руки, как я, здесь и по глухим лесным деревушкам не найти.