Морпехи
Шрифт:
Кодекс начинался словами: «Я американский боец. Я служу войскам, стоящим на страже своей страны и нашего образа жизни. Я готов отдать свою жизнь за эти ценности». Затем шло торжественное обещание никогда не сдаваться и всегда делать все возможное, чтобы не попасть в плен, а если все-таки попал, пытаться бежать и ни в коем случае не пользоваться особыми благами, предлагаемыми врагом.
Кодекс обязывает американцев поддерживать веру в своих созаключенных и запрещает выдавать имена, должности, серийные номера и даты рождения. На все остальные вопросы нужно давать «очень отдаленные ответы». Кодекс заканчивается так: «Я никогда не забуду, что являюсь
Утром в воскресенье мы сели в автобус. В моем кармане лежало только то, что было разрешено взять с собой: компас, зубная щетка и десятифутовая парашютная стропа.
Первые несколько дней в Уорнер Спрингс были нацелены на закрепление навыков, полученных в классе, — ориентирование, камуфляж, подача сигналов и поиск пищи.
За шесть дней я съел одну морковку, несколько горстей заячьего ячменя и маленький кусок кролика. ВУСП боялись, прежде всего, из-за голода. И этот самый голод медленно, но верно понижал нашу способность принимать решения, наш рассудок становился более уязвимым.
В середине недели начался наш так называемый выпускной экзамен: симуляция крушения корабля на вражеской территории. Нужно было уйти от преследовавших нас людей и собак, а если нас все-таки захватят в плен — не раскалываться на допросах в лагере для военнопленных. Они поймали всех. Никому не удалось убежать. Нас привели в лагерь. Правда, была одна вещь, которая не поддавалась ни их, ни нашему контролю: это время — курсы оканчивались, когда они оканчивались. В нашем случае вся фишка была в том, что нас все равно поймают, рано или поздно, но лучше скрываться, сколько можно, в лесу, то есть на свободе, чем оказаться в лагере, где все зависит от милости захватчиков.
В плену. День и ночь прошли как в тумане: побои и допросы шли один за другим. Меня раздели до нижнего белья и запихнули в одиночную шлакобетонную тюремную камеру, потолки здесь были настолько низкими, что я не мог встать во весь рост, да и лежа вытянуться во всю длину тоже не мог. Я пытался лечь — ноги начинали сводить судороги, поэтому приходилось вставать на пятки. Затем спину начали сводить судороги, и я лег. Несколько часов подряд повторялся этот немудреный цикл: встал, лег, встал, лег. Изоляция очень жестокая штука, даже если это изоляция на несколько часов. В камере было не на что смотреть, не с кем поговорить, никак нельзя было понять, день сейчас или ночь, восход или закат. Нас заставляли почувствовать себя абсолютно беспомощными.
Вывели из камеры. Повели. Я зашел в комнату — она была теплой и солнечной, на полу лежал ковер. Мета поприветствовал мужчина, сидящий за письменным столом, он посмотрел со снисходительной улыбкой и попросил присесть. Пододвинул ко мне коробку с конфетами и кружку дымящегося кофе. Он сказал, что я могу угощаться. Компостирует мне мозги. Я отказался, но не без долгого взгляда на поднимающийся с кружки дымок. Он сказал, что является уполномоченным представителем Ямайского посольства. Я кивнул. Он спросил, как со мной обращаются. Я ответил; что в соответствии с 25-м пунктом Женевской конвенции мета должны содержать в хороших условиях, а 26-й пункт гарантирует мне рацион из основных продуктов ежедневного питания. На данный момент у меня нет ни того, ни другого. Он улыбнулся и ответил, что подумает, чем мне можно помочь. Потом вдруг посмотрел на меня обеспокоенным взглядом и спросил, каково мое физическое состояние. По его просьбе я поднял и опустил голову, повернул ее вправо, влево. Он также попросил меня поднять сначала руки, потом ноги.
Вежливо подчиняясь, но не принимая подачек, я нанес поражение лжеямайцу. Меня вернули в камеру.
Выпустив меня, наконец, из камеры, охрана загнала меня на один лестничный пролет вверх и заставила встать на колени на деревянный пол. Мне завязали глаза, так что видеть я ничего не мог. Руки были связаны за спиной. Чей-то голос начал быстро, один за другим, задавать мне вопросы: имя, должность, род войск, причина, по которой я прибыл в страну, число американцев в моем самолете. Допрашивающий ходил вокруг меня, и под его ногами скрипели деревянные доски. Я не знал, с какой стороны ждать ударов.
Я, как мог, старался использовать технику противодействия, которой меня обучили: придумал правдоподобную историю, был логичным, сообразительным и легко приспосабливался. Я поочередно то уходил в своем рассказе в никому не нужные дебри, то вдруг начинал говорить о фактах, ну совсем никак не связанных с вопросом.
Закончилось тем, что в мои ступни начали тыкать винтовочным стволом, а потом, когда я, похрамывая, поплелся в камеру, засадили мне им прямо в грудную клетку.
По окончании ВУСП проводился анализ поведения каждого курсанта. Старшина ВМФ сел со мной в пустой аудитории.
— Так, сэр, — сказал он, улыбаясь, — как вы думаете, сколько вы находились в запертой коробке?
— Час, может два, — ответил я.
— Восемь минут.
Два раза меня выводили из камеры, как я догадываюсь, это были мои мягкий и жесткий допросы. Жесткий допрос я выдержал просто на ура — они не получили от меня практически никакой информации, и я настолько хорошо использовал технику противодействия, что производящему допрос и в голову не придет применять пытки. Мягкий допрос был нацелен совсем на другое. Я сидел в безмолвной аудитории и смотрел кассету, которую поставил старшина ВМФ. На ней был я: сидел в теплой комнате, выглядел очень худым и бледным. Оказывается, там была скрытая камера, а я-то ее и не заметил. Голос за кадром задавал вопросы, которые были адресованы вроде как не мне, и потом анализировалась моя реакция на них.
— Ты бы мог взорвать бомбу и убить маленьких детей в своей стране?
Я тряс головой. Как делают все остальные нормальные люди? Они говорят «нет», говорят «нет» и качают головой, просто качают головой. Я, сам не осознавая этого, действовал по третьему сценарию.
— Ты думаешь, Америка — это исчадие ада для нас, мирных людей?
Я кивнул головой.
Старшина ВМФ сочувствующе посмотрел на меня.
— Не волнуйтесь, сэр. Лучше пусть тебе один раз прокомпостируют мозги, зато ты будешь уверен, что этого больше не произойдет.
В утро следующего понедельника я надел свою зеленую форму во второй раз. Почти два года прошло с моего зачисления в 1/1. Ия уже совсем не новичок. На моей груди ленточки за военные действия в Афганистане и пришедшее с ними доверие ко мне.
Штаб-квартира разведки называлась Кэмп Маргарита.
Секретарь взял мой приказ и послал меня в офис командира батальона, сказав, что командир любит пожимать руку каждому новому офицеру. Подполковник Стивен Феррандо, хорошо сложенный мужчина с правильными чертами лица, когда я постучался, разговаривал по телефону.