Морская Дама, Узор из лунного света
Шрифт:
Он погружается в размышления, со всей присущей ему серьезностью.
– Нет!
– И снова: - Нет!
– А если человеку не суждено их увидеть, то зачем ему о них знать, зачем из-за них лишаться покоя?
– Если ей так уж хочется мутить воду, почему бы ей не заняться этим самой и стоит ли превращать меня в сообщника?
Он шагает взад и вперед по квартире, потом останавливается и смотрит в окно, на ошалевших от жары прохожих, направляющихся к Хеймаркету...
Но он их не видит. Перед глазами у него стоит маленький приморский сад в Сандгейте и крохотная кучка людей, совсем крохотная, залитая солнечным светом,
– Так поступать нечестно! И с ними, и со мной, и с кем угодно!
И тут он, я думаю, неожиданно начинает ругаться.
Представляю себе, как он сидит за обедом, - к этой трапезе он обычно относится с подобающей серьезностью. Представляю себе официанта, изображающего на чисто выбритом лице добродушную небрежность, который приближается к нему с выражением интимного соучастия, с каким всякий порядочный официант подходит к тем, кто внушает ему уважение. Представляю себе уважительную паузу, почтительный вопрос.
– А, да что угодно!
– восклицает Мелвил, и официант удаляется в полном изумлении.
Всякую серьезную беду всегда сопровождают досадные мелочи. В дополнение ко всем мукам Мелвила в его клубе затеяли ремонт, и там постоянно толпились строители и декораторы, которые выставили окна и заняли весь зал подмостями. Мелвил и ему подобные оказались на это время гостями чужого клуба, несколько членов которого имели привычку громко пыхтеть. Они, казалось, только и делали, что, пыхтя и отдуваясь, шелестели газетами или спали в креслах, и представлялись Мелвилу какими-то язвами на благопристойном теле этого клуба. В его тогдашнем состоянии ему не было дела до того, что все эти пыхтящие туши занимают высокое положение в обществе. Однако именно благодаря этому временному перемещению он неожиданно столкнулся с Чаттерисом, состоявшим в клубе, который приютил Мелвила, но не принадлежавшим к числу наиболее видных его членов, а скорее к аморфной массе, - и имел с ним что-то вроде конфиденциальной беседы.
Мелвил только что взял в руки "Панч" - он находился в таком расположении духа, когда человек готов схватиться за что угодно, - и начал читать, хотя что именно, он не знает. Вскоре он тяжело вздохнул, поднял глаза и увидел, что в комнату входит Чаттерис.
Он удивился, увидев Чаттериса, и почувствовал беспокойство и некоторую тревогу. Чаттерис тоже явно удивился, увидев его, и пришел в замешательство. На несколько секунд он неловко застыл в дверях с весьма нелюбезным видом, и несколько мгновений не подавал вида, что узнал его, но потом кивнул и неохотно направился к нему. Каждое его движение говорило о том, что он не прочь улизнуть, но не знает, как бы это сделать.
– Вы здесь?
– произнес он.
– А вы что делаете в такое время так далеко от Хайда?
– спросил Мелвил.
– Я зашел, чтобы написать одно письмо, - сказал Чаттерис и беспомощно огляделся.
Потом он сел рядом с Мелвилом и попросил сигарету. И вдруг пустился в откровенности.
– Вряд ли я буду баллотироваться в Хайле, - сказал он.
– Неужели?
– Да.
Он закурил сигарету.
– А вы стали бы на моем месте?
– Ни в коем случае, - ответил Мелвил.
– Но это не по моей части.
– А по моей?
– Не поздновато ли выходить из игры?
– спросил Мелвил.
– Вас уже выдвинули. Все взялись за работу. Мисс Глендауэр...
– Знаю, - отозвался Чаттерис.
– Ну и?...
– Мне что-то не хочется.
– Но, дорогой мой!...
– Может быть, я немного переутомился. Я не в форме. Потерял ко всему интерес. Вот почему я здесь.
Тут он сделал совершенно нелепую вещь - выбросил сигарету, выкуренную едва на четверть, и почти тут же попросил другую.
– Вы чересчур усердно занимались своей статистикой, - сказал Мелвил.
Чаттерис произнес нечто такое, что Мелвил, как ему показалось, уже где-то слышал:
– Выборы, Прогресс, Благо Человечества, Общественный Дух - все это на самом деле меня не интересует. По крайней мере, сейчас.
Мелвил молча ждал продолжения.
– С самого рождения тебе всю жизнь постоянно твердят, что надо делать политическую карьеру. Это впитываешь с молоком матери. Тебе не позволяют даже подумать, чего ты хочешь на самом деле, все так тебя туда и подталкивают. Воспитывают характер. Внушают образ мыслей. Загоняют туда...
– Меня никто никуда не загонял, - возразил Мелвил.
– А меня загоняли. И вот что из этого получается!
– Вы не хотите делать политическую карьеру?
– Как вам сказать... Подумайте, что это такое на самом деле.
– Ну, если задумываться о том, что есть на самом деле...
– Во-первых, вся эта возня, чтобы попасть в парламент. Эти проклятые партии не значат ничего - абсолютно ничего. У них даже нет приличных фракций. Болтаешь всякий вздор перед разными проклятыми комитетами проклятых торговцев, которые думают только о том, чтобы подороже продать свое самоуважение; шепчешься и водишь дружбу с представителями на местах и стараешься, чтобы тебя почаще с ними видели; занимаешься всякой идиотской благотворительностью, и обедаешь, и толкуешь, и якшаешься со всевозможными чванливыми наглецами и мошенниками... Он на несколько секунд умолк.
– И ведь на самом деле они ничего такого в виду не имеют! Они просто делают это по-своему, как ты - по-своему. Все это одна и та же игра. Они гоняются за призраком довольства, они трудятся не покладая рук, и ссорятся, и завидуют друг другу, днем и ночью, постоянно стараясь, несмотря ни на что, убедить себя, что они воплощают в себе реальность и успеха...
Он снова умолк и затянулся сигаретой.
– Это так, - согласился Мелвил и, не скрывая злорадства, добавил: - Но я думал, что ваше скромное движение... Что в нем есть нечто большее, чем партийные дрязги и самоутверждение?...
Он сделал вопросительную паузу.
– Положение Бедных, - добавил он.
– Ну и что?
– сказал Чаттерис и взглянул на него с каменным выражением лица. Мелвил отвел глаза.
– В Сандгейте, - сказал он, - была, знаете ли, какая-то атмосфера искренней веры...
– Знаю, - отозвался Чаттерис во второй раз.
– В этом-то все дело! добавил он после паузы.
– Если у меня нет веры в ту игру, в которую я играю, если я застрял на мели, когда прилив веры уже миновал, моей вины тут, во всяком случае, нет. Я знаю, как мне следует поступить. В конце концов я и собираюсь так поступить; сейчас я все это говорю, только чтобы облегчить душу. Я начал эту игру и должен доиграть до конца; я взялся за гуж и не должен отступаться. Вот почему я приехал в Лондон - чтобы самому с этим покончить. Все это долго накапливалось и наконец прорвалось. Вы застали меня в критический момент.