Морская Дама
Шрифт:
– Я же говорил вам, что она русалка.
– Раз десять, не меньше. Наступило напряженное молчание. Вскоре впереди показался фолкстонский подъемник.
– Ничего у вас не выйдет, – сказала леди Пойнтинг-Маллоу.
Мелвил проводил ее до станции подъемника. Там она повернулась к нему:
– Я весьма признательна вам, мистер Милвейн, за то, что вы приехали, и была рада выслушать вашу точку зрения. Дело это непростое, но мы с вами, надеюсь, разумные люди.
Подумайте о том, что я сказала. Как друг Гарри. Ведь вы друг Гарри?
– Мы знакомы уже много лет.
– Не сомневаюсь, что рано или поздно вы со мной согласитесь. Совершенно очевидно, что для него это самое лучшее.
– Но существует мисс Глендауэр.
– Если мисс Глендауэр настоящая женщина, она должна быть готова принести ради его блага любую жертву.
И на этом они расстались.
С минуту Мелвил стоял на обочине напротив станции подъемника, глядя, как поднимается кабина. Шляпка с веселенькой отделкой, яркая, высоко поднятая, самоуверенная, скользила вверх, как идеальное воплощение неколебимого здравого смысла Он почувствовал, что его снова охватывает смятение; энергия, с которой высказалась эта дама, ошеломила его. Может ли не быть абсолютно прав человек, который говорит так веско и уверенно? А если так, то как быть с теми мрачными предчувствиями, зловещими намеками на бегство из этого мира и нашептыванием о «других снах», которые царили в его мыслях всего полчаса назад?
Он направился обратно в Сандгейт, раздираемый сомнениями. Перед глазами у него явственно стояла Морская Дама, какой она виделась леди Пойнтинг-Маллоу, – нечто цветущее, основательное, шикарное, богатое и отвратительно вульгарное. И в то же время ему столь же явственно вспоминался разговор с ней в саду, ее лицо, погруженное в тень, ее глаза, скрывающие глубокую тайну, и ее шепот, из-за которого весь окружающий мир казался ему не более чем легкой полупрозрачной завесой, за которой открывается нечто туманное, удивительное и до того никогда не виданное.
Чаттерис стоял, облокотившись на перила Когда Мелвил дотронулся рукой до его плеча, он заметно вздрогнул. Они неловко поздоровались.
– Дело в том, – сказал Мелвил, – что меня просили… поговорить с вами.
– Не нужно извиняться, – сказал Чаттерис. – Я рад хоть с кем-то об этом поговорить.
Наступило недолгое молчание.
Они стояли рядом, глядя вниз, на гавань. Позади них в отдалении играл оркестр, и под высокими электрическими фонарями двигались в разные стороны маленькие черные фигурки гуляющих. Я думаю, на первых порах Чаттерис твердо решил сохранять самообладание и держаться, как подобает светскому человеку.
– Прекрасный вечер, – сказал он.
– Замечательный, – отозвался Мелвил в том же тоне и отрезал кончик сигары. – Вы хотели, чтобы я вам кое-что сказал…
– Я все это знаю, – сказал Чаттерис, выставив вперед плечо, словно отгораживаясь им от Мелвила. – Все знаю.
– Вы видели ее, говорили с ней?
– Несколько раз.
На этот раз пауза длилась с минуту.
– Что вы собираетесь делать? – спросил Мелвил.
Чаттерис не ответил, а повторять свой вопрос Мелвил не стал.
Через некоторое время Чаттерис повернулся к нему.
– Давайте пройдемся, – сказал он, и они, по-прежнему бок о бок, направились на запад. И тут он произнес целую маленькую речь.
– Мне жаль, что я причинил всем столько хлопот, – сказал он с таким видом, словно эта речь была им давно заготовлена. – Думаю, нет никаких сомнений в том, что я вел себя как осел. Я глубоко об этом сожалею. В значительной мере это моя вина. Но знаете – если речь идет об открытом скандале, то некоторая часть вины лежит и на нашей дорогой миссис Бантинг, которая так любит высказываться начистоту.
– Боюсь, что так, – признал Мелвил.
– Знаете, бывает, что человека одолевает определенное настроение. И делать его предметом всеобщего обсуждения совершенно ни к чему.
– Что сделано, то сделано.
– Вы знаете, что Эделин как будто уже очень давно возражала против присутствия… этой Морской Дамы. Миссис Бантинг с ней не посчиталась. А потом, когда началась эта история, она попыталась исправить свою ошибку.
– Я не знал, что мисс Глендауэр возражала.
– Возражала. Наверное, она… предвидела. Чаттерис задумался.
– Конечно, все это ни в малейшей мере не оправдывает меня. Но это некоторое оправдание того, что вас втянули в эту историю.
Тут он пробормотал что-то невнятное про «дурацкие дрязги» и «личное дело».
Они приближались к оркестру, окруженному толпой любителей музыки. Ее веселый ритм понемногу становился все назойливее. Крытая эстрада была ярко освещена, пюпитры и инструменты музыкантов ослепительно сверкали, а в центре залитый огнями дирижер в красном отбивал такт популярной мелодии: тра-та-та-та, тра-та-та-та. Голоса и обрывки разговоров, доносившиеся до наших собеседников, навязчиво врывались в их мысли.
– Ну, я – то с ним после этого и дела бы иметь не стала, – сообщила своему дружку какая-то юная особа.
– Пойдемте отсюда, – резко сказал Чаттерис.
Они свернули с главной аллеи Лугов к лестнице, которая вела вниз с обрыва. Прошло всего несколько секунд – и всех этих эффектных лепных фронтонов, отелей, глядящих многочисленными окнами, электрических огней на высоких мачтах, эстрады, окруженной разношерстной летней британской публикой, как будто никогда не существовало. Это одна из самых впечатляющих особенностей Фолкстона – тишина и темнота, которые начинаются у самых ног веселой толпы. Здесь не было слышно даже оркестра – только далекий намек на музыку доносился до них из-за края обрыва. Склон, весь в черных деревьях, спускался вниз, к линии прибоя, а за ней, в море, светились огни множества судов. И далеко на западе, словно стая светлячков, горели огни Хайда.
Они уселись на свободную скамейку, погруженную в полутьму. Некоторое время оба молчали. Мелвилу показалось, что Чаттерис склонен занять оборонительную позицию.
– «Я-то с ним после этого и дела бы иметь не стала», – пробормотал он задумчиво, а потом громко сказал:
– Должен признать, что по любым меркам проявил неосмотрительность, слабость и был не прав. Весьма. Для таких случаев существует общепринятая и вполне определенная линия поведения. Всякая нерешительность, всякие колебания между двумя точками зрения подлежат справедливому осуждению людей здравомыслящих. Однако… Бывает, что точек зрения все же две… Вы сейчас из Сандгейта?