Морская ведьма

Оленева Екатерина Александровна

Звук падающих капель воды был выпуклым, зычным и, в то же время глухим, как если бы отражающие поверхности находились далеко друг от друга. Звук звонким мячиком бился то в одну, то в другую стену, дрожа и перекатываясь.

Ведьме темнота не была помехой. Она видела, что вода, лежащая у её ног, была необыкновенной прозрачной. Стоило погрузиться в такую, постороннему глазу ты станешь казаться не плывущим, а парящим в невесомости – зависшим в пустоте.

Марихат без колебаний нырнула в прозрачные глубины. Едва её тело вошло в воду, как она, делая поворот вокруг себя, обернулась змеёй – огромной и белой, с роскошным рисунком на коже.

Рой

водяных брызг поднялся в воздух. Эхо усилилось – звук громом прокатился по подземным свободам. Но всё стихло буквально через миг.

Рассекая подводные глубины мощным сильным хвостом, чудовище под водой передвигалось быстро, уверенно, точно зная, куда держит путь. Оно опускалось всё ниже и ниже, двигалось всё быстрее и быстрее, пока не превратилась в белую стрелу, разрезающую чернильную воду и вскоре исчезло в одном месте с тем, чтобы переместиться в другое, где всплыло с такой же невообразимой скоростью, от которой вода вспенивалась, будто на океанском дне зародилось цунами.

Вынырнув, тяжело дыша, из последних сил опираясь на постамент уже человеческими руками, Марихат вползла в подводный мир нагов. Подобно им, в нижней половине тела у неё теперь был длинный, мощный хвост вместо двух стройных человеческих ножек, которыми она ходила по земле.

Волосы оплели заострившее лицо, в глазах светились вертикальные зрачки, да и человеческий нос ещё не полностью успел трансформироваться из змеиного. Словом, приведись бедняге Фабиану сейчас увидеть свою недавнюю любовницу, он куда бы меньше обольстился её прелестями.

В подземелье, где всплыла Марихат, ярко пылал свет. Источником их служили не привычные людям факелы, а огромные живые кристаллы, излучающие мертвенное голубое свечение.

Злое шипение встретило появление Марихат. Перед ней скрестили копья, преграждая дорогу, два нага.

Не говоря ни слова, она сорвала кулон с шеи и протянула его стражникам.

Едва взглянув на выгравированный на кулоне рисунок (две змеи, кружащие в священном танце, поглощающие хвосты друг друга, порождая священный круг), стражники опустили оружие.

– Кто ты? С какой целью прибыла в Змеиный город? – прошипел один из них.

– Я – Марихат Тохико-Венон. Желаю говорить со своим отцом.

Один из стражников кивнул:

– Я доложу Василеску о вашем приходе. Кулон послужит визитной карточкой.

Марихат устало кивнула.

Подтянувшись на руках, она пристроилась на каменной площадке, оставив хвост плескаться в воде.

Наги не любили, когда кто-то из них передвигался как люди. А Марихат так давно не передвигалась, как её сородичи, волоча за собой хвост, что в глубине души сомневалась – получиться ли доползти до отцовских пенатов, не утратив достоинства, не вызвав ничьих насмешек.

Впрочем, о насмешках она сейчас беспокоилась меньше всего. Они не видели с отцом больше тридцати лет. Правда, у её народа ход времени – это не то же самое, что у людей, всё же срок немалый. И расстались они тогда очень плохо. Марихат пребывала в уверенности, что отец жестокий тиран и узурпатор, закоснел в предрассудках, ради которых готов пожертвовать счастьем единственной дочери, о чём не замедлила ему сообщить.

Теперь она понимала, что отец тогда проявил к её выбору мудрость и терпение, которых она не заслужила. А она была откровенно глупа и жестока. И если до сих пор Марихат не пришла на поклон, то виной тому была не гордыня, а стыд. А ещё она считала, что нести с достоинством горькие последствия сделанной ошибки – правильно. Она не прислушалась к мнению близких, пренебрегла ими, предала… чтобы быть преданной тем, ради кого поступила столь низко.

Змея заглотила свой хвост, круг замкнулся.

Все эти годы Марихат спокойно несла своё изгнание, но сегодня речь шла уже не о ней. Каждая новая жизнь племени принадлежала всему роду. А жизнь той, в ком текла древняя, истинно голубая кровь Тохико-Венов, даже смешанная с красной нечистой кровью людей, имела большое значение.

– Царь ожидает, – прозвучало для Марихат как приговор.

Она молча поднялась из воды и двинулась вглубь переходов.

Зелёный малахит и голубой лазурит по-прежнему облицовывали стены. Кое-где в стенах сверкали драгоценные камни-кристаллы, выполняющие роль светильников. Многочисленные аквариумы с драгоценными, красивейшими рыбками стояли на тех же местах, что ей помнилось.

Стоило стражникам у дверей в царские покои ударить тонкими трезубцами в прозрачные плиты, как двери распахнулись.

Волоча за собой роскошный шлейф белого, с золотистыми переливами, хвоста, Марихат вползла в отцовские покои.

Отец принял её в Синем Тронном Зале.

Ничего удивительного в том, что Василеск производил на людей устрашающее впечатление. Он был антропоморфен, но – не более того. Антропоморфен, но не человечен.

Успевшая за годы изгнания привыкнуть к человеческому облику, Марихат ощутила волнение и лёгкий страх при взгляде на бескровное, словно присыпанное мелом, лицо отца. Его кожа сливалась с белыми, как водоросли, волосами и напоминало рыбье брюшко. Глубоко посаженные глаза с янтарной радужкой выглядели точно налитыми кровью. Единственным ярким пятном на белом фоне кожи, почти бесцветных глаз и волос, были ярко-чёрные губы.

Высокие скулы с запавшими под ними щеками, массивный, выпуклый, с выступающими, словно у льва, линиями, лоб, крупный, хищный нос и аура агрессивной властности, окружающая короля нагов, заставляли сомневаться в том, что ты видишь перед собой – что-то до ужаса прекрасное, или уродливое до того, что невозможно остаться равнодушным и пройти мимо?

– Марихат?

От низкого голоса короля нагов воздух словно вибрировал.

– Неужели ты удостоила нас такой чести – лицезреть себя?

Вкрадчивая насмешка, звучащая в голосе отца, не могла обмануть. С годами Марихат слишком часто сама говорила подобным тоном. Чувства, стоящие за такой интонацией, были ей хорошо известны.

– Я не могу просить вашего прощения, отец, – склонила она голову.

Василеск вопросительно приподнял белёсую бровь, и она продолжила:

– Но если бы вы хотели возмездия за ту боль, что когда-то доставила вам ваша непокорная, своевольная дочь, то знайте – я за всё заплатила сполна.

– И меня должно это удовлетворить и порадовать?

Хвост, до этого спокойно обвившийся вокруг высокого трона, на котором сидел Василеск, стремительно развернулся и гневно ударил по плитам.

– По-твоему боль ребёнка способна принести радость родителю?! О! Жизнь ничему тебя не научила. Ты по-прежнему самовлюблённая и наглая девчонка, Марихат. Которую я, к стыду, к моему, слишком сильно баловал и не сумел научить змеиной мудрости. Не трать лишних слов на объяснения. Не трать лишних слов на рассказы о своей жизни. Мне слишком хорошо известно всё и без них. Я был бы плохим царём, если бы не знал о жизни моих подданных. И был бы плохим отцом, брось на произвол собственное дитя.