«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны

Купер Джеймс Фенимор

Сцены, свидетелем которых довелось быть господину ван Стаатсу, произвели на него глубокое впечатление. Он ведь был крупного сложения и тяжелодум к тому же, и его нелегко было вывести из состояния душевного равновесия; его не могли волновать странные зрелища, ничто не могло вызвать в нем страх и опасения. Совсем недавно люди, просвещенные в других отношениях, еще верили в существование сверхъестественных сил, якобы влияющих на ход земной жизни; и хотя население Новой Голландии было менее подвержено суевериям, чем жители более богобоязненных провинций Новой Англии, предрассудки все же владели умами даже наиболее образованных голландских колонистов и их потомков чуть ли не до наших дней. Особенно в почете была ворожба, и редко случалось, чтобы

почтенные провинциалы не обращались к какой-нибудь из наиболее известных в стране гадалок с просьбой объяснить, как то или иное необъяснимое явление может повлиять на их жизнь. Обычно все флегматики любят сильные потрясения, ибо пустячные происшествия не способны их расшевелить, точно так же, как мало пьющие люди предпочитают напитки покрепче. Патрон принадлежал к первым и поэтому находил тайное и глубокое удовольствие в том, что происходило вокруг.

— Мы с вами еще не знаем, господин олдермен, какие важные последствия может иметь наше приключение, — заметил Олофф ван Стаатс, — и, сознаюсь, перед тем как покинуть бригантину, я бы хотел побольше увидеть и услышать. Этот Бороздящий Океаны совсем не таков, каким представляет его молва, и, побыв здесь еще некоторое время, мы можем проверить правильность людского мнения. Помнится, моя покойная почтенная тетушка говаривала, будто…

— Камины и традиции! Ваша тетушка была находкой для этих вымогателей-прорицателей! Слава богу, что они не выманили у нее ваше наследство. Вон видите на склоне горы «Сладкую прохладу»? Так вот, все предназначенное для публики выставлено снаружи, а все, что для меня и моих радостей, скрыто внутри… Я уверен, что капитан Ладлоу, находящийся при исполнении служебных обязанностей, сочтет излишним терять время на все эти фокусы.

— Я также выражаю желание проследить за всем до конца, — сухо ответил командир «Кокетки». — Направление ветра таково, что ни бригантина, ни крейсер не смогут в ближайшее время стронуться с места. Отчего же не воспользоваться случаем и не познакомиться ближе с бригантиной и ее экипажем?

— Вот тебе на! — сквозь зубы процедил олдермен. — Слишком близкое знакомство может привести к неприятностям. Человеку мало видеть чудеса, ему надо узнать все досконально, и он вертится вокруг ерунды, словно мотылек вокруг свечи, пока не опалит себе крылья!

Так как его спутники твердо решили задержаться на бригантине, бюргеру оставалось только набраться терпения. Хотя превыше всего он опасался возможного разоблачения, то же чувство владело им, что и Олоффом ван Стаатсом, который разглядывал все вокруг и прислушивался ко всему с явным интересом и скрытым трепетом. Даже на Ладлоу ситуация, в которой он оказался, влияла в большей степени, чем он сам готов был признать. Нет людей, у которых бы полностью отсутствовало чувство симпатии к другим. Молодого моряка больше всего заинтересовали суровые черты и предупредительность экипажа бригантины. Ладлоу был отличным моряком и, обладая многими навыками, свойственными людям его профессии, умел распознавать национальность матросов по тем отличительным особенностям, которые составляют основное различие между людьми, чьи общие интересы делают их во многом похожими друг на друга.

В те далекие времена кругозор людей, проводивших жизнь в океанских просторах, был довольно узок. Даже многие офицеры отличались грубыми и резкими манерами, были весьма ограниченны в своих познаниях и полны предрассудков и суеверий. Неудивительно поэтому, что простой народ в целом был чужд взглядов, которые разделяли наиболее просвещенные люди того времени. Поднявшись на борт бригантины, Ладлоу увидел, что ее экипаж состоит из представителей разных народов. Казалось, что при подборе людей больше внимания уделялось их возрасту и личным качествам, чем национальности. Был тут и приземистый, крепко сколоченный финн с доверчивым лицом и отсутствующим взглядом; и смуглый представитель Средиземноморья с классическими чертами лица, который то и дело тревожно всматривался в горизонт. Эти

два человека появились на шканцах note 96 и остановились неподалеку от олдермена и его товарищей, как только послышалась музыка. Ладлоу счел это свидетельством их музыкальности. Но тут появился Зефир и дал понять, что приход матросов имеет особое значение. Затем пришел Румпель и пригласил всех шестерых спуститься в салон, объяснив Ладлоу, что эти люди также хотят вступить в общение с существом, которое, по всеобщему признанию, оказывало огромное влияние на судьбу бригантины.

Note96

Ш к а н ц ы — на двухмачтовых судах пространство между мачтами, а на трехмачтовых — между бизань— и грот-мачтами.

Они сошли вниз, обуреваемые самыми разными чувствами. Ладлоу владело острое и бесстрашное любопытство, сочетавшееся с интересом, который можно было назвать профессиональным; его спутниками владело скрытое благоговение перед таинственным могуществом волшебницы; на лицах моряков была написана тупая покорность, в то время как лицо мальчика отражало неподдельный детский испуг. Обладатель индийского шарфа был суров, молчалив и, что было для него необычно, преисполнен почтительности. После минутного ожидания дверь в салон отворилась, и появившийся Бурун пригласил всех войти.

В главном салоне произошли заметные перемены. Свет больше не проникал сквозь кормовые иллюминаторы; малиновый занавес перед альковом был задернут; небольшое окно сбоку было открыто, и во всем помещении царил полумрак. На более освещенных предметах отражался малиновый цвет занавеси.

Контрабандист сдержанно приветствовал гостей и молча поклонился; выражение его лица было серьезнее, чем при предыдущей встрече. Все же Ладлоу показалось, что на его красивом лице мелькнула вынужденная печальная улыбка. Патрон Киндерхука восторженно взирал на красивого контрабандиста, словно перед ним был человек, совершающий богослужение перед ликом какой-то сверхъестественной святыни. Олдермен выражал свои чувства, время от времени недовольно вздыхая, однако благоговение постепенно брало верх над его плохо скрываемым раздражением.

— Мне сказали, что вы изъявили желание побеседовать с нашей госпожой, — негромко произнес контрабандист. — Здесь присутствуют и другие люди, которые хотят обратиться за советом к ее мудрости. Прошло уже много месяцев со времени нашего последнего общения с волшебницей, хотя ее книга всегда открыта для всех желающих приобщиться к ее мудрости. Хватит ли у вас самообладания для этой встречи?

— Враги ее величества не имели повода упрекнуть меня в трусости, — недоверчиво улыбаясь, ответил Ладлоу. — Затевайте ваши колдовские штуки, а мы посмотрим.

— Мы не колдуны, сударь, а преданные моряки, исполняющие волю своей госпожи. Я знаю, вы настроены скептически, но и более самоуверенные люди признавали свою неправоту перед лицом куда менее значительных доказательств. Тс-с! Мы не одни. Я слышу, как открывается дверь.

С этими словами говоривший стал в ряд с остальными, и в полной тишине все ждали, что будет дальше. Занавес медленно поднялся под тихие звуки все того же таинственного инструмента, и даже Ладлоу ощутил волнение, когда его взору открылось то, что прежде скрыто было занавесом.

Женская фигура, одетая совершенно так же, как изваяние под бушпритом бригантины, в той же позе стояла посреди алькова. Она также держала в одной руке книгу, обращенную раскрытыми страницами к зрителям, и другой словно указывала бригантине путь. Ткань цвета морской волны развевалась позади, как бы под действием струи воздуха. Лицо было того же темного, неземного оттенка, та же загадочная улыбка играла на устах.

Когда прошло первое чувство изумления, олдермен и его товарищи растерянно переглянулись. Торжествующая улыбка заиграла на лице контрабандиста.