Морские люди. В двух частях
Шрифт:
– А что, если мы кроме белил добавим чуть-чуть слоновой кости?
– спросил он, рассудив, что начальник созрел для совета со стороны подчиненного.
– Знаете, получится этак с дымкой.
– С дымкой, говоришь?
Петр Иванович остановился. Несколько бочек краски "слоновая кость" у него имелось, но останется ли тогда на офицерский коридор? Могло не хватить, а одалживаться ни у кого не хотелось. Это самое последнее дело для уважающего себя боцмана, хозяина корабля, ходить с протянутой рукой.
Он на несколько секунд представил,
Еще раз посмотрел за борт, на соседа. От обилия темных тонов большой противолодочный корабль, именуемый так в силу выполняемых задач, но отнюдь не из-за габаритов, казался грузным. Сажи, что-ли, намешали они там? И к этому, превратившему красавца в утюг, к такому боцману он пойдет на поклон? Дудки!
– Ты, дорогой мой хлопчик, - воркующе, как маленькому, сказал он старшине первой статьи Абросимову.
– Ты пойми, что боевой корабль должен быть страшен только для супостата, врага, значит. А у своих его вид должен рождать гордость. И еще веру в его силу.
– Вот я и хочу так. С дымкой-то не будет мрачно.
– Тебе что, боевая единица флота лубочная картинка или яхта для увеселения?
– Петр Иванович вложил в слово "яхта" максимум язвительности и, видимо, добился желаемого результата, потому что Саня сморщился.
– Ты мощь подчеркни, его боевую красоту. В общем, думай. Ходи рядом и размышляй. Пока соображай молча.
Вот так и вышагивал Петр Иванович по стальной палубе вертолетной площадки, могучий, плотно сбитый боцман, несмотря на свои тридцать лет, похожий на дядьку Черномора. По-юношески стройный старшина казался рядом с ним мальчиком, хотя и его родители ростом не обидели.
Долго полировали палубу. Потом старший мичман сказал:
– Давай сделаем так. Бери-ка ты фанерку, знаешь где, и иди к малярной кладовой. Помаракуй там практически, прикинь, что к чему, а я еще похожу, подумаю.
Абросимов ушел, он остался один. Но пораскинуть мозгами на свежем воздухе, полностью настроиться на творческую волну ему помешали.
По сходне на корабль поднимались матросы, человек пять. По вещевым мешкам и той заметной робости, с какой ступали они на палубу, было видно, что это ребята из пополнения. Шествие замыкал маленький, узкоплечий матросик. Он старательно повернул голову в сторону Военно-морского флага, отдал честь и...
То ли споткнулся будущий "гроза морей", то ли ноги у него заплелись, но через секунду паренек плашмя грохнулся к ногам командира вахтенного поста. Новенькие ботинки, привязанные шнурками к карману вещевого мешка с силой ударили хозяина по затылку и тот тоненько ойкнул.
Петр Иванович в два прыжка очутился рядом с упавшим, правой рукой схватил его за шиворот, поставил перед собой.
– Ушибся, сынок?
Вопрос он задал просто так, вырвалось само собой. А тот шмыгнул носом, вытащил носовой платок, вытер ладони и жалобно протянул:
– Об железо, больно.
Матрос всхлипнул. Старший мичман Петрусенко сначала не поверил. Матрос плакал! Две светлые маленькие бусинки слез медленно сползали по нежным, еще не знавшим бритвы щекам.
Петр Иванович оторопел. В душе его шевельнулась досада. Какой неуклюжий моряк, на трапе споткнулся. Да еще и нюни распустил, маменькин сынок. За свою службу боцман чуть ли не впервые видел, как человек в военной форме лил слезы. Детский сад! Стыдоба.
– Вам что, товарищ матрос, - зловещим шепотом прошипел он, - для утешения нянечку вызвать или вы сами перестанете слезы лить?
Новичок испуганно захлопал белесыми ресницами.
– Как фамилия, спрашиваю.
– Матрос Конев... Для прохождения дальнейшей... службы прибыл.
– Для прохождения!
– передразнил он Конева.
– Ну и проходите, чего было заторы устраивать?
Новички испуганной стайкой двинулись в сторону рубки дежурного по кораблю. Главный боцман набросился на командира вахтенного поста:
– Вы для чего поставлены здесь? Ворон ловить?
Тот оторопел, переступил с ноги на ногу и невпопад рявкнул:
– Так точно, товарищ старший мичман!
У старшего мичмана глаза на лоб полезли. Матрос быстро поправился:
– Больше не повторится.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом Петрусенко резко повернулся и направился в каюту. За рубкой дежурного он наткнулся на какого-то матроса, оббивавшего старую краску и ржавчину с леерных стоек. Матрос работал самозабвенно, большой гаечный ключ двадцать семь на тридцать так и мелькал в сноровистых его руках.
– Что это за инструмент, где вы его взяли?
Последовал бесхитростный ответ:
– Так у наших боцманов разве молотка выпросишь? Небось зашхерили, а тут выкручивайся, как можешь.
– У кого лично вы просили инструмент и почему ко мне не обратились за наведением порядка во вверенной мне команде?
Матрос поднял голову, увидел Петрусенко и замолчал. Когда вконец разгневанный главный боцман исчез за поворотом, он пожал плечами, поудобнее перехватил ключ и сделал такое заключение:
– Во-во. Ты самый скареда и есть. Ты же приучил своих боцманят жилить все, что есть. А потом ходишь, орешь, придира первосортная.
В каюте Петр Иванович несколько поуспокоился. Стало хорошо, прохладно, когда негромко зашумел кондиционер. Посидеть, выкурить сигарету, привести в порядок мысли и можно направляться в малярную кладовую. Он так и сделал. Отдохнул и поднялся на верхнюю палубу.
Здесь священнодействовал старшина первой статьи Абросимов. Кладовщик матрос Гоча Силагадзе находился рядом. Он налил понемногу различной краски в плошки, дал палочку, кисть и теперь с большим удовольствием наблюдал за работой старшины. Гоча очень уважал трудолюбивых командиров.