Морской лорд. Том 1
Шрифт:
Наевшись мяса и на ужин, я половину ночи радовал Фион. Наверное, она пожалела, что много мяса отдала соседям. Теперь она после занятий любовью только смеялась. И болтала. Я уже понимал многое из того, что она говорила, но сам говорил пока с трудом. В валлийском языке, как и в любом другом, есть свои тараканы. Некоторые звуки, которые не встречаются в других языках; несколько согласных подряд, что бывает и в других; ударение, которое почти всегда на предпоследний слог (во французском всегда на последний); прилагательные, которые следуют за определяемым существительным, что возможно и в русском. Кстати, валлийский показался мне ближе к русскому, чем английский. Может, потому, что легче давался. Впрочем, если бы меня и английскому учили в постели после занятий любовью, наверное, и он показался бы намного легче.
Через
Утром я занял место в засаде, приготовил арбалет. Сидел на пледе, а одеялом укрылся, поскольку оно было серое, сливалось с местностью. Здесь даже зелень кажется серой. Вскоре этот цвет станет национальным для англичан. В двадцатом веке шерстяная костюмная ткань серого цвета будет делиться на оттенки для аристократов и для плебса. Только в двадцать первом начнут одеваться одинаково – все станут аристократами. Или плебсом.
На этот раз я услышал шум на тропинке. Чему удивился. Подумал, что идет медведь, которому боятся некого. С одного выстрела я его вряд ли завалю, а добивать кинжалом рискованно. Поэтому лег, чтобы стать незаметнее.
К реке вышел мужчина лет тридцати с закопченным котлом литров на семь. Без шапки, волосы рыжие, длинные, на правой щеке, обращенной ко мне, кривой шрам, красный, недавно заживший. Шрам немного прикрывала редкая рыжая бороденка. Замотан, как в тогу, в длинный плед, похожий нм мой, только темно-коричневый. На местных жителей не похож. Может, шотландец?
Я отвел взгляд, потому что некоторые люди чувствуют его. Слышал, как человек зачерпнул котелком воду, чертыхнулся на языке, напоминающем ирландский. Впрочем, я знаком с ирландским двадцать первого века, когда он уже сильно «обангличанился». Мужчина громко зашлепал мокрыми босыми ногами по тропинке. Я подождал, когда его шаги затихнут, сгреб наломанные ветки по елку, где они будут не так заметны, и тихо ушел. Кто этот человек – не знаю, но лучше, если он не узнает о моем визите. Пошел через лес напрямую. Вышел к небольшому болоту, через которое была протоптана широкая тропа. Такие делают кабаны.
Возвращаться с пустыми руками не хотелось, поэтому залез на ракиту, росшую рядом с тропой. Читал, что на кабанов раньше охотились с копьем и рогатиной. У меня не было ни того, ни другого. Да и желания рисковать. Я теперь не в двадцать первом веке, когда приключения надо искать. В двенадцатом они сами тебя найдут, причем в избыточном количестве. Ветка была толстая. На ней можно и сидеть, и стоя перезаряжать арбалет. Плед постелил под задницу, а одеялом укрылся. Выглянуло солнышко, и совсем стало хорошо. Меня даже разморило немного. Если бы не хотел есть, то заснул бы. Мой дед по матери, заядлый охотник, часто повторял, что на охоту надо ходить голодным. Стараюсь следовать его совету. Не знаю, правда, помогает это или нет. Иногда и сытым я охотился неплохо.
Кабан появился на противоположном краю болота. Молодой: клыки еле выглядывают из пасти. Уши торчком, а не висят, как у домашних свиней. Щетина длинная, темно-бурая, а на брюхе черная, но, наверное, от грязи. Он попер по болоту, как трактор.
Я знал, что кабана надо бить в сердце. У матерого надо разбить туловище в высоту на три части, и сердце будет на границе второй и третьей. Это из-за того, что он высокую холку наедает. У молодого сердце должно быть чуть выше. Я выстрелил в кабана, когда он подходил к краю болота и был ко мне почти боком. Попал ниже намеченного. Кабан завалился на бок и громко взвизгнул. Он вскочил на ноги, повернулся влево, вправо, продолжая визжать. Так и не обнаружив врага, который причинил ему боль, бросился назад по тропе. Грязь полетела во все стороны. Я успел перезарядить арбалет и выстрелить в кабана еще раз. Попал под острым углом в левую заднюю ляжку. Кабан подпрыгнул невысоко и побежал дальше, сильно прихрамывая.
Я спрыгнул с дерева, зарядил арбалет и пошел в обход болота. Во-первых, не хотелось пачкаться; во-вторых, вдруг кабан залег на той стороне возле болота? Зря я опасался, возле болота его не было. Следы грязи и крови вели по звериной тропе вглубь леса. Шел по следу предельно осторожно. Знакомый охотник предупреждал меня, что от кабана нельзя убегать, догонит. Надо стоять на месте, а в последний момент отпрыгнуть в сторону. Кабан пронесется мимо и не вернется. Наверное, потому, что при его скоростях надо слишком много места для разворота, теряешь цель.
Место, где залег кабан, мне подсказала сорока. Она прямо таки распиналась на дереве неподалеку от него. Я пригнулся и пошел еще осторожнее, стараясь ступать бесшумно. Сорока вдруг заткнулась. Замер и я. Тропа немного извивалась, поэтому я не сразу заметил кабана, собрался уже идти дальше, поднял ногу, чтобы шагнуть и… медленно опустил ее.
Кабан лежал рядом с тропой, задом ко мне, метрах в пятнадцати. Он тяжело дышал. Я понимал, что успею сделать всего один выстрел, поэтому ждал. Мне показалось, что кабан, учуяв меня, тоже ждет. Время работало на меня, потому что у него две раны, из которых течет кровь. Я ее не видел, поскольку вокруг кабана растекалась грязь. А может, это и была кровь. Вот он встал на три короткие лапы, начал неуклюже поворачиваться ко мне. Я выстрелил в третий раз, опять в сердце. Болт попал левее первой раны и сбил кабана, который упал на бок и завизжал громко и протяжно. Я еще раз зарядил арбалет и выстрелил кабану в живот. Этот болт привел к обратному результату. Кабан вскочил и как-то враскарячку побежал по тропе от меня. Я опять зарядил арбалет и пошел за ним следом. Теперь сорока сигнализировала всему лесу обо мне. Кабан сумел пробежать метров пятьдесят. Он лежал на боку поперек тропы и вроде бы не дышал. Я подождал немного, а потом осторожно подошел к кабану и буцнул его. Туша чуть колыхнулась – и всё. Узкая открытая пасть с белыми зубами и клыками так и осталась открытой. Из ляжки торчал конец болта, весь в грязи. Он выскальзывал из руки. Я еле выдернул болт. Два других торчали из туловища. Возле одного, выстрелянного первым, из раны выглядывал белый обломок ребра. Оба болта были липкими от крови и тоже выскальзывали. Я всё-таки вытащил их. Все три обтер травой и спрятал в колчан.
Оставалось решить, как дотащить такую тушу до деревни. По моим прикидкам, до нее оставалось километра три-четыре. Тащить на горбу килограмм шестьдесят или больше – не самое приятное развлечение. И за помощью не пойдешь, потому что назад дорогу не найду. Слишком плохо знаю этот лес. Я срезал два тонких деревца, связал ремнем их нижние концы и плед так, чтобы верхние концы расходились под углом, а плед был между ними. На плед перекантовал кабана, а потом поднял верхние концы стволов и непривязанный край пледа, обмотав его углы вокруг стволов и придерживая руками, потащил всё это, волоча нижний конец по земле и оставляя за собой неглубокую борозду. Сориентировавшись по солнцу, пошел к деревне кратчайшим путем, насколько позволял лес. Любое поваленное дерево было для мня непреодолимым препятствием. Приходилось делать большие петли. Через полчаса я был в мыле. Еще через полчаса проклинал тот миг, когда решил поохотиться на кабана. Еще через полчаса я вышел к дороге примерно в километре от деревни. Тащить дальше кабана у меня не было сил, поэтому оставил его в кустах и пошел налегке.
Увидев меня без добычи, деревенские сделали вид, что ничего страшного не случилось. Фион улыбнулась, подбадривая, и сказала:
– Идем, позавтракаешь.
– Попозже – отказался я. – Дай топорик и две веревки короткие.
Пока она ходила за тем и другим, напился воды прямо из деревянного ведра, которое стояло на лавке у входа в дом. Выхлебал литра два. За водой ходят только женщины. Мне ни разу даже не намекнули, чтобы помог. Носят ведра в руках. Коромысло здесь еще не изобрели. Впрочем, от дома до колодца всего метров двадцать. Взяв у Фион топорик и веревки, отдал ей грязное одеяло и пошел к Гетену.