Морской орел
Шрифт:
— После окончания войны, — повторил Нис его слова. — Кто же дал вам такое право? Кто создал это правительство?
Толстяк понимал, что спор идет о жизни и смерти, может быть, даже о чем-то большем. И он боялся, как бы его спутники не запутали и не испортили дело, а потому он тотчас же вмешался опять.
— Кто-то должен действовать за рубежом, — сказал он. — Такая зарубежная организация Греции сейчас необходима. Выборов нельзя было провести, потому что Греция в руках железноголовых. Вот и пришлось назначить правительство.
— Значит, это опять-таки метаксистское правительство.
— Не совсем. Многие из его членов расходятся с Иоанном Метаксасом.
— Но метаксисты достаточно сильны в нем, раз они могли послать таких, как вы, чтобы укрепить здесь свое влияние. Видно, перевес на их стороне?
— Да ведь Метаксас умер, — раздраженно сказал тщедушный.
— Метаксас, но не метаксизм. А метаксизм недалеко ушел от политики железноголовых. Одна порода. Умирает человек, но не его политика.
— Интересы Греции должны быть выше всего. Предполагали же мы действовать совместно с мятежником Хаджи Михали. — Слово «мятежник» сорвалось нечаянно, и толстяк опасливо помедлил, но Нис был точно водопад, холодной, ровной струей журчащий по камням.
— Вы искали его содействия, — сказал Нис, — потому, что вы знаете, что вся Греция против метаксизма. Что существует целая организация, готовая к отпору метаксистам. И что мы не признаем метаксистского правительства. Никакого правительства не признаем, если его захотят нам навязать извне. Все равно, сейчас или после того, как железноголовые проиграют войну.
— Но если войну выиграют инглези, — сказал молодой, — они вправе будут делать, что захотят.
— А разве ваше метаксистское правительство утверждено англичанами? Разве так, метаксисты?
Они не ответили.
— Разве они доверяют вам? После того как половина из вас осталась тут, чтобы помогать железноголовым, а другая половина бежала только из страха перед старшим братом. И они доверяют вам? Они, непримиримые враги железноголовых?
— Да, — сказал тщедушный. — Доверяют. И вы должны доверять.
— Не верю, — резко крикнул Нис. — Я этому не верю. И ни в какое ваше правительство в Египте не верю тоже. Потому что инглези не позволили бы метаксистам разгуливать на свободе. Вы — фашисты, такие же, как железноголовые.
— Пора всем грекам быть греками, — сказал толстяк.
— Так говорил Метаксас. И он же преследовал греков за то, что они греки. Но больше этого не будет, метаксист. Скажи нам лучше, откуда вы узнали про Хаджи Михали и про тех, кто заперт в мэрии Литтоса?
— Нам сказали те, кто послал нас.
— Кто же это вас послал?
— Нам дали официальные полномочия.
— Кто, назови имя.
— Полковник Спатис.
— Это он рассказал вам о Хаджи Михали?
— Да.
— А он не упоминал имени Экса? Не говорил о человеке, который был послан в Египет отсюда?
— Нет.
— Кто такой полковник Спатис?
— Он командует полком в армии.
— Он командовал полком при Метаксасе?
— Да.
— Кто дал ему задание послать вас?
— Не знаю. Он полковник, военный, вот и все.
— Так он, может быть, просто метаксист.
— Не все ли равно? — сказал красивый, морщась, как от боли До сих пор он молчал. Его подбитый глаз весь запух. На щеке запеклась кровь, и капли свежей крови все еще сочились из виска.
— Разве в Египте существует сейчас греческая армия? — спросил Нис.
— Формируется, — быстро ответил толстяк.
— А офицеры кто? Из прежних?
— Большей частью — да. Из тех, что прибыли отсюда вместе с инглези.
— Метаксистские офицеры?
Толстяк промолчал. Он был доведен до предела и боялся теперь самого себя. Он думал, что Нис нарочно дергает его. Он понимал, что все это — приговор им четверым.
Солнце всходило. Оно уже было за вершиною Иды. Красноватая пыль критской земли висела в воздухе, и небо от нее быстро розовело.
Англичане и Энгес Берк стояли в стороне. Они прислушивались к разговору. Английский майор переводил им все, что ему удавалось понять. Понимал он многое, так как разговор велся медленно и в сдержанных тонах. Но у Берка не хватало терпения, и он то и дело переспрашивал, кто что сказал.
— Расскажи нам об этом правительстве, — продолжал Нис допытываться у толстяка.
— Что рассказать?
— Может ли каждый свободно высказываться за него или против?
— Такой свободы даже у инглези нет, — сказал толстяк. — Не может ее быть во время войны.
— Верно. А при Иоанне Метаксасе ее и без войны не было.
— Послушайте. — Толстяк даже улыбнулся, чтобы подчеркнуть, как он терпелив, и все понимает, и хочет быть честным в споре до конца. — Ведь мы не исключение. Во всех странах, оккупированных железноголовыми, есть свои правительства.
— Старые правительства?
— Да.
— Что ж, значит, и у них то же, что и у нас.
Но толстяк не ответил, потому что разговор зашел слишком далеко, и этот быстроглазый грек говорил с уверенностью, от которой у него, у толстяка, внутри накипала злоба, бессильная злоба против угрозы, нависшей над ними. Против неминуемого и близкого конца. Остальные трое испытывали то же чувство.
Все-таки он еще сказал с подчеркнутой кротостью:
— Но ведь Греции нужна какая-то организация за границей.
— Слушай, метаксист. — Нис обращался непосредственно к нему. — Если такая организация нужна, нельзя, чтоб ее возглавляли люди, которые были заодно с железноголовыми, — да не только были, а и сейчас заодно с ними. Может быть, в других странах тоже есть такие организации, но народ в этих странах все равно не признает их. Народ кровью сердца всегда будет против железноголовых, так же как мы сейчас. Слышишь? Или ты думаешь, что мы примем этих людей обратно, зная, что они водили дружбу с железноголовыми, поверим, что они раскаялись, что они теперь стали другими? Что мы стерпим подобных людей? Нет, метаксист, как мы сейчас деремся с железноголовыми, так же будем драться с ними, если они придут сюда.