Московские обыватели
Шрифт:
В 1880 году Поливанов провел гигантскую работу по организации празднеств по случаю открытия памятника Пушкину на Тверском бульваре и созданию уникальной пушкинской выставки.
Он постоянно хотел кому-то помочь. К нему обращались начинающие литераторы, провинциальные артисты и, конечно же, выпускники Поливановской гимназии. Встретившись, они обязательно вспоминали о своем Льве:
— Идеальный русский человек.
— Изумительное художественное чутье.
— Дружил и с князьями, и с литаврщиком Большого театра, и с бывшим отцовским денщиком.
— Жестоко нападал на любого
— Умел каждого человека приохотить к делу, заставить хоть малость сделать хорошего на общую пользу.
— Взявшись за дело, отдавался ему весь.
— Во всем был безукоризненно добросовестен.
— Удивительно соединялись в одном человеке духовный аристократизм и широкое просвещение.
— Часто задевал самолюбие подростков, но никогда не оскорблял их чувство достоинства.
— Его следует назвать романтиком в старинном и хорошем значении этого слова.
— Он был педагог-художник и педагог-мыслитель.
— Осиротела Москва, — вздыхали, похоронив его на Новодевичьем кладбище.
Но Поливанов продолжал жить в делах своих учеников, до гробовой доски гордо называвших себя поливановцами.
…В 1925 году Андрей Белый встретил в гостях у Бориса Пильняка артиста Лужского.
— А вы поливановец? — спросил Лужский Андрея Белого.
— Да! — гордо ответил тот.
— Я тоже одно время учился у Льва.
И разговор перешел на любимого незабвенного учителя…
Король русских мукомолов. Предприниматель Антон Максимович Эрлангер (1839–1910)
Хлеб — всему голова! Хлеб на стол — и стол престол, а хлеба ни куска — и стол доска. Бог на стене, хлеб на столе.
Издавна в русском слове прославлен народ-землепашец, взрастивший хлеб. Но мельница вызывала странные чувства, там — домовые, черти, волшебство, да и сам мельник напоминал нелюдимого колдуна. Правда, в чем ему не откажешь — умеет работать, мельник — не бездельник, хоть дела нет, а из рук топор нейдет.
Отечество наше вплоть до середины XIX века было страной почти исключительно земледелия, хлебопашества. Хлебные зерна превращали в муку простым домашним способом — с помощью ручных жерновов, о чем сохранилась пословица: «Что келья — то мельня». Со временем предприимчивые люди стали устраивать общественные мельницы — водяные, ветряные, на конной тяге и наконец со второй половины XIX века — паровые. От отца к сыну передавалось искусство мукомольного дела, требующего большой сноровки, опыта и честности. Мельницы в крупных городах к началу XX века мало чем напоминали деревянные ветряки, с которыми сражался неутомимый Дон Кихот. Это были каменные дома, достигающие пяти — семи этажей, напичканные паровыми машинами, другой современной техникой и вечным гулом цилиндрических валов, перемалывающих зерно.
Впервые автоматическую мельницу построил в Москве Антон Максимович Эрлангер, привезший из Европы, куда ездил изучать новейшие заводы, вальцовые станки. За полвека неутомимого труда он возвел в России около тысячи мощных мельниц, превратившись из небогатого обывателя в одного из самых крупных промышленных тузов. Его называли не иначе, как королем русских мукомолов.
«Мельник не торгуется
Небольшого роста, сухощавый, седой уже к пятидесяти годам король русских мукомолов всю жизнь любил трудиться и требовал того же от своих родных и подчиненных. Человек к тридцати годам, считал он, должен быть умен, к сорока — женат, а к пятидесяти — богат. Антон Максимович не терпел возражений после того, как все сам продумает и решит. Он схватывал все на лету, моментально распознавал человека и либо сразу же соглашался на предложение, либо сразу же отказывал, не уставая повторять любимую фразу: «Многое можно сделать, если только не откладывать». Если потеряны деньги, считал он, еще ничего не потеряно, если же потеряна энергия, желание быстро и хорошо работать — значит, потеряно все.
Однажды к нему в контору на Мясницкой улице вошел незнакомец — громадный малоросс с черными пушистыми усами, одетый в поношенный сюртук, манишку с атласным галстуком, пестрый жилет и широчайшие шаровары, заправленные в голенища высоких сапог.
— К вам, Антон Максимович! — сказал гость, неуклюже поклонившись.
— Здравствуйте. Что скажете?
— Да мельницу хочу строить.
— Доброе дело. — Прищуренные, со стальным блеском глаза Эрлангера внимательно изучали посетителя. — Прошу садиться.
— Покорно благодарю.
— Большую мельницу?
— Четвертей на двести пятьдесят.
— А денег у вас много?
— То-то и дело, что мало.
— В таком случае, как же вы хотите строить?.. Притом большую.
— Потому и хочу, что денег мало. Нажить желаю.
— А если последнее проживете? — еле сдерживая смех и удивление, спросил Антон Максимович.
— Наживал их и проживал… Волков бояться — в лес не ходить.
— А вы знаете, сколько будет стоить такая мельница?
— Много, тысяч сто.
— Прибавьте еще пятьдесят тысяч рублей. А у вас?
— Только на корпус, дай бог, чтобы хватило. Крышу, колодезь — это в кредит.
— Прекрасно… То есть плохо, — улыбнулся Антон Максимович. — Позвольте узнать, кто вы и где намерены строить?
— Хвамилия Зозуля. На хлебной торговле два раза наживал большие деньги, но в первый раз пожар разорил, во второй баржи затонули. С этого и запил, а теперь хочу разбогатеть.
— Разбогатеть?
— Да как же не разбогатеть — место такое.