Московские сумерки
Шрифт:
– За ваше здоровье! – произнес он и опять присосался к бутылке.
Тут только он заметил, что Мартин почти совеем не пьет.
– Что-то не так? – озабоченно засуетился хозяин. – Выдохлась, что ли? Я сбегаю другую принесу.
– Нет-нет, – запротестовал Мартин. – Водка ядреная. Просто я…
– Ядреная! – обрадованно подхватил хозяин. – Ну, тогда давай… за водку!
Но теперь, тянув снова прямо из горла, он одним глазом наблюдал за Мартином, чтобы тот не увиливал и отведал вволю его пойла. Оторвавшись от бутылки, он обтер губы рукавом рубашки и произнес:
– Ядреная! Да, хороша, правда? Просто
Вдруг старик плюхнулся на стул напротив Мартина и Алины – а если бы не сел вовремя, то рухнул бы плашмя – и с заговорщическим видом наклонился к ним.
– Когда я служил в армии, – сказал он, – американцы, с которыми мне доводилось встречаться, по части выпивки были слабаки. Но вы, я вижу, действительно знающий человек, который пришел к пониманию вкуса путем долгой практики. Ядреная водочка!
И он опять отхлебнул из горла, на этот раз без тоста.
Алина придержала Мартина за руку, опасаясь, как бы тот не предложил тост, а у него и в мыслях такого не было.
– А что насчет вашего племянника Димы? – спросила она дядю Федю.
– Димы? Какого… Ах да, Димы. Ушел. Ушел… туда, – и, неопределенно махнув рукой в сторону окружающего леса, снова обратился к Мартину:
– Это было в мае сорок пятого, когда мы ваяли Берлин. Мы дошли до самой рейхсканцелярии, а там уже были американцы, они наступали с противоположного направления. Там и настал конец войне, вы же знаете. Мы фашистов с лица земли стерли. Все кругом горело… дым клубился… запах горелого мяса. Ни в жизнь не забуду такого. Это немчура горела в своих домах. Хоть ты и американец, но спорю, что такого никогда и не нюхал. Да, те дни-денечки ушли безвозвратно. Сладко было почувствовать победу. За победу! – и хозяин опять поднял бутылку, но она оказалась пустой.
– Я быстренько, одна нога тут – другая там, – прошептал он, будто доверяя им какую-то тайну, поднялся и пошел, покачиваясь, по комнатушке, будто моряк по шаткой палубе корабля в бурном море.
– А теперь что? – спросил Мартин Алину.
– Бог его знает. От вас толку мало. Что, не можете остановиться? И охота пить эту дрянь!
– Да, боюсь остановиться. Если остановлюсь, меня развезет. А пока пью, могу контролировать себя.
– Вы несете какую-то несусветную чушь, – с этими словами она отобрала у него стакан, подошла к входной двери и выплеснула водку во двор. Со всех сторон на всплеск помчались куры, но, разочарованные, разбрелись снова скрести и рыть землю.
Алина вернула стакан Мартину.
– Вы что, думаете, у него больше нет? – спросил он. – Спорю, что у него хранится запас этого пойла еще с сорок пятого года в ожидании, когда какой-нибудь американец покажет здесь свою физиономию.
Алина никак не отреагировала на его слова, сказав лишь:
– Интересно, а где же Маруся, или как ее там?
– Невидимая тайна – Марья Павловна.
– Пойду, пожалуй, взгляну, – предложила Алина, но тут вернулся дядя Федя.
В руке он держал новую бутылку водки, однако лицо его заметно посерело и он, пока шел, приволакивал правую ногу.
– Отдохнуть бы маленько… – произнес он, тяжело усаживаясь на стуле. – А потом поедем по новой.
– Куда поедем? – не поняла Алина. Дядя Федя показал на бутылку.
– Нет, – возразила Алина. – Дядя Федя! Нам очень нужно переговорить с Димой, или с Юрой.
Дядя Федя лишь рукой махнул, будто отгоняя назойливую муху.
– Он придет попозже. У нас еще куча времени, чтоб надраться.
И дядя Федя откинулся назад на стуле, голова его опустилась на грудь, и он уснул.
Алина встала и прошла через ту дверь, где исчезал дядя Федя. Спустя минуту-другую Мартин услышал голоса. Поскольку дядя Федя не подавал признаков жизни, Мартин пошел вслед за Алиной.
Они вошли в более просторную комнату, метра четыре на четыре. Единственное окно смотрело на лес. Как только глаза привыкли к полумраку, Мартин разобрал, что почти четверть комнаты занимала кирпичная русская печь. Из мебели стояли стол без скатерти и два стула, на одном на которых сидела женщина, одетая во все черное.
Алина приблизилась к ней, но та не пошевелилась и даже не подняла головы. Она казалась хрупкой и сморщенной, как высохший кукурузный стебель. Ее седые волосы были коротко пострижены, чтобы не падали на глаза, и торчали клочьями вокруг ушей и шеи. Должно быть, когда-то она была крупной по комплекции, но теперь дряблая кожа у нее на щеках мешковато висела, как и ее черное, с длинными рукавами платье. Да и вся ее кожа походила на платье – будто надета с чужого плеча и носится лишь потому, что другого надеть нечего. Но глаза ее, живые и блестящие, казались слишком большими и оживленными на поблекшем морщинистом лице.
– Марья Павловна? – спросила Алина, но женщина не отвечала.
В комнату вошел Мартин, Алина представила его:
– Это Бенджамин Мартин. Он американец.
Лишь тогда женщина повернулась к нему. Она внимательно оглядела его и многозначительно произнесла, будто сообщала нечто чрезвычайно важное и весьма срочное:
– Я не знаю вас.
– Я Бенджамин Мартин, – сказал он. – Американец.
– Никаких американцев я не знаю, – ответила женщина и обратилась к Алине. – А что мы сейчас будем делать?
– Я, право, не знаю, – растерялась Алина. – А что бы вы хотели делать?
– Не знаю. Что мы будем делать?
– Может, нам поискать Диму? – предложила Алина. – Вы не знаете, где он?
– Не знаю я Диму. Разве я знаю Диму?
– Не знаете?
– Не знаю я Диму.
– Не думаю, что она знает Диму, – заметил Мартин и спросил:
– А Юру вы знаете?
– Не знаю я Юру.
– Не думаю, что она знает и Юру, – заключил Мартин и задал ей другой вопрос: – А кого вы знаете?
Марья Павловна в недоумении уставилась на них и сказала минуту спустя:
– Я не знаю. Что мы будем делать?
– Мы ищем Юру, – продолжал Мартин. – Но будь я проклят, если знаю, как его найти. Может, пойти опять к той соседке?
– А может, если вы будете сидеть, как сейчас сидите, он и сам придет? – раздался незнакомый мужской голос.
Мартин и Алина испуганно повернулись кругом. Позади них, у двери, ведущей в кухню, стоял бородатый человек в широкополой шляпе. В руках он держал старую двухстволку, направив ее на Мартина и взведя курки.
– Юра! – воскликнула Алина.