Московский 222-2
Шрифт:
– Привет, – сказал я строгим голосом. – Ты что, забыл переодеться после сна? Выглядишь как колхозник. Или еще хуже. А на ногах что? Тапки?
– Я не мог там оставаться, – торопливо признался Генка, оглядывая себя с ног до головы. – Понимаешь? Не мог! Как повздорили утром, как она мне сказала, что я к ней отношусь хуже, чем к горгулье, так сразу и ушел. В чем был. Только ключи от машины, паспорт да бумажник схватил.
– Ну и чего дальше? – спросил я. – Куда поедем? В магазин – тебе одежду покупать? А потом ко мне?
– Нет, – сказал Генка с необычайной твердостью. – На машине нельзя. И к тебе нельзя. Только по Московскому проспекту и только
Скажу вам откровенно, меня это позабавило. Генка почти никогда пешком не ходил, все время за рулем. Даже до мусорки, что в соседнем дворе, по-моему, на машине подъезжал.
– Круто, – сказал я уважительно. – Но сдается мне, что ты слегка погорячился. Сделать это – настоящий подвиг, особенно в таком наряде!
– Да, мне надо бы переодеться, – вздохнул мой друг. – Холодновато, бррр, – сказал он и поежился. – Сколько у тебя денег, Андрей? – уточнил он.
– Совсем негусто, – сказал я, проверяя содержимое своих карманов. – Две тыщи с гаком. Все, что до зарплаты осталось.
– У меня нормально, – сказал Генка. – Еще десярик в кошельке заначен да карточка кредитная для покупок. Так ты со мной? – неуверенно спросил он, смущаясь и отводя взгляд.
– Куда я денусь, – сказал я ухмыляясь. – Не бросать же тебя одного. Ты когда последний раз столько пешком ходил?
Генка задумался.
– В школе, наверное. Еще в начальной. Шли с классом на какую-то демонстрацию. Помню – долго шли. Но не помню, дошли или нет.
– Вот-вот, – подтвердил я, – а вдруг не дошли? Поэтому я с тобой.
И мы решительно двинулись в путь. Пешком.
Глава 220
Этот протяженный жилой дом, возможно, самый длинный на проспекте, и один из самых длинных во всем в городе, тянется вдоль Московского проспекта метров на двести пятьдесят. Построенный в конце 1960-х годов, он являет собой неординарный образец авангардизма эпохи раннего застоя. Этажей всего девять. На первом – универмаг «Московский». Второго, по сути, нет вовсе: служебные помещения вышеупомянутого магазина с крохотными окошками, напоминающими квадратные бойницы. В три верхних этажа, перемежая обычные квартиры, кое-где огромными кубиками встроены стеклянно-бетонные атриумы.
– Тут, наверное, ведьмы живут или колдуны, – сказал я Генке. – Сколько бы раз ни ходил мимо этого дома, считая шаги, все время получается одно и то же число!
– Да ну! – удивился Генка. – Давай проверим, – предложил я.
– Давай!
Я пошел по бордовой брусчатке уверенно и быстро, не сомневаясь, что итоговый результат окажется таким же, как и всегда. Генка заметно отстал, похоже, специально и таким неторопливым шагом добрел до меня, остановившегося точно напротив угла дома 220, только спустя минуту.
– Ну, сколько?! – спросил он, криво улыбаясь.
– 333 шага, – сказал я, вздохнув. – Ровно столько же, сколько и всегда. 333, не больше и не меньше.
Усмешка Генриха превратилась в гримасу удивления: брови поднялись кверху, глаза широко открылись, а нижняя челюсть рефлекторно отвисла.
– И у меня 333! – проговорил он. – Вот это да! Мистика какая-то. А если не ведьмы или колдуны, а серьезно, ты можешь это как-то объяснить?
– Ну, – сказал я неуверенно, – есть одна идея, но она тоже из полумистической области. В восемнадцатом веке, после восшествия на российский престол Екатерины II, чистокровной немецкой принцессы, в Петербург активно поехали немцы. Первыми прибыли двадцать две семьи. Здесь, на этом самом месте, была основана их колония, названная позже Средней Рогаткой. Короче, у немцев все всегда точно, – пояснил я слушающему с интересом Генри. – У них не бывает как у нас: с одной стороны… с другой стороны… Ты посмотри, как они в футбол играют. По этой дороге сотни немцев ходили сотню лет. Как ты думаешь, это – объяснение? – спросил я Генку.
– Да, это все проясняет, – авторитетно сказал мой приятель, задумавшись.
Мимо тихо проехал раритетный немецкий Porsche 356.
И мы с начинающим зябнуть Геннадием тихо пошли дальше.
Глава неопределенная, где-то между 216 и 212
… стояли аккуратно припаркованные черные лимузины с золотыми кольцами на крышах. Важные напыщенные шоферы в лиловых ливреях открывали дверцы своих блестящих на солнце пафосных авто, выпуская симпатичных невест в платьях, похожих на февральские сугробы. Окруженные сонмом всевозможных друзей и родственников, к центру площади брели унылые и веселые женихи, подвыпившие шаферы, родители встревоженных детей, дети разряженных родителей, внуки и бабушки с букетами и букетиками цветов наперевес. И еще – играла музыка и били, били сегодня (первый день в году, гораздо раньше обычного!) почти до небес фонтаны, вздымая струи взъерошенной воды выше крон старых тополей, что росли по периметру площади. Их брызги сливались с брызгами шампанского, с щедрыми потоками веселого смеха и неудержимого хохота, с пущенными украдкой скупыми слезами отцов, выдающими замуж дочерей, с вспышками фотокамер, слепящими со всех сторон, с чириканьем шустрых воробьев и галдежом всевидящих ворон.
И на весь этот праздничный коктейль, вдыхая его неподражаемый аромат, невозмутимо взирал со своего высокого постамента хозяин Московской площади Кузьмич, старый революционер. С каменной кепкой в вытянутой руке, до дна заполненной золотистой резаной фольгой, мелкими монетами, лепестками роз и пачкой прокламаций с призывом голосовать против всех.
Я шел им всем навстречу, навстречу молодости, революции и весне, и не сразу заметил, что немолодой, консервативный и не по-весеннему легко одетый Генка остался позади.
– Ты что встал? – кричу ему, обернувшись. – Пошли!
– Не могу в таком виде! – вопит он мне в ответ. – Там невесты, женихи, их родня. А я свадьбы снимаю, меня многие в городе в лицо знают, и… О господи! – Генка встал на цыпочки, всматриваясь в толпу, – не могу поверить!
Я подошел к нему поближе.
– Смотри, там Бернадский с Остолоповым сегодня работают, – воскликнул он, указывая на две суетящиеся фигуры в серых плащах. – Эти такой кадр не упустят! Фотограф-конкурент в нижнем белье. Стоит мне один раз попасть к ним в таком виде в объектив, и все невесты Петербурга до пенсии в своих свадебных клипах будут лицезреть меня в трусах с ромашками.
– В трусах же, – сказал я, пытаясь его успокоить. – Не голышом. Он чуть не бросился на меня с кулаками.
– Хорошо, хорошо, – сказал я. – Отступать нельзя, и наш единственный шанс – напротив.
И мы, чтобы спасти профессиональную репутацию Генриха, нагло, одним рывком, вне полосатой зебры, наискосок, через широкую разделительную полосу, утыканную беспорядочно посаженными липами, пересекли Московский проспект, выйдя на его нечетную сторону прямо к дому № 195