Московский инквизитор (сборник)
Шрифт:
— Значит, у нас остается только та старая дорога, по которой все-таки хоть и с трудом, но можно было проехать, — подытожил Стас. — Ты сказал, ее шесть лет назад перекрыли?
— Ну, раз у нас пошел такой разговор, то я тебе сейчас точно скажу. — Сторож уставился в стену, стал что-то прикидывать в уме, загибая пальцы, а потом уверенно заявил: — Это было весной 2006-го! Только-только снег сошел. Они туда стройматериалы завезли, все это огородили, чтобы не растащили, вот тогда-то дорогу и перекрыли.
Крячко, который уже начал волноваться, потому что, по его прикидкам, машины должны были уже давно вернуться, поднялся.
— Ну, спасибо, брат! Выручил ты меня! Теперь подскажи, где эти чертовы
Сторож вышел вместе с ним из вагончика и показал, куда надо идти, но Стас и шагу сделать не успел, как на дороге показались машины: первым шел джип, за ним — «Нива», а замыкал колонну кунг. Сев в притормозившую «Ниву», Крячко, едва взглянув в лицо Гурова, сразу же понял, что в целях собственной безопасности ему лучше молчать, пока Лева не придет в себя — лицо Гурова было белой каменной маской, даже желваки не играли, он даже не моргал, уставившись куда-то вперед. Стас сидел тихонько, как мышка, и смотрел в окно, а в голове у Льва тем временем вставали картины только что пережитого им позора.
Когда машины только-только подъехали к этим чертовым участкам, трое таджиков тут же подбежали и преданно уставились на Сидоркина в ожидании указаний. Когда тот заговорил по-русски, они в первый момент растерялись, но тут подключился переводчик, и дело пошло как по маслу.
— Доброе утро, — начал Михаил. — Я буду говорить по-русски, чтобы меня понимали не только вы, но и остальные. Вы все знаете, что здесь нашли. Вот этот господин из полиции, — показал он на Гурова, — будет задавать вам об этом вопросы, а вы должны будете на них правдиво отвечать. Ваши ответы будет переводить на русский язык вот этот человек, — повернулся он к переводчику. — Чтобы вас никто не обидел, на допросе будет присутствовать представитель вашего посольства в России. — Тут Сидоркин чуть поклонился в сторону дипломата, а вот таджики сначала обалдели от его слов, но, быстро оправившись, начали кланяться тому, как заведенные. — А вот этот господин — мой адвокат. Он также будет присутствовать на допросе и проследит за тем, чтобы господин из полиции не заставил вас наговорить обо мне много плохого. Вы меня поняли?
Работяги кивнули ему, а потом, как один, повернулись к Гурову, и их глаза горели такой лютой, испепеляющей, неистовой ненавистью, что даже много чего повидавшему на свете Льву стало не по себе.
— Сейчас вы трое сядете в машину, — показал на кунг Сидоркин, — и мы поедем в Фомичевск. Там в районном управлении полиции вас допросят. Потом вы должны будете подписать протокол, составленный на таджикском языке. Ясно?
Работяги согласно закивали головами, но вид при этом у них был настолько испуганный, что Гурову стало стыдно, у него даже уши заполыхали. Он вспомнил, как мужики из Новоленска бросились спасать своих китайцев, как губернатор крыл их последними словами за то, что они не смогли обеспечить безопасность людей, вручивших им свои судьбы, вспомнил и самих китайцев, несчастных, измученных и насмерть перепуганных, когда он и остальные освободили их из рабства. «Господи! — мысленно взвыл он. — Да в какую же сволочь я превратился! Когда? Как? Чем я лучше тех бандитов, которые держали китайцев в рабстве?» И, прекрасно отдавая себе отчет о всех возможных последствиях, заявил:
— Не надо никуда ехать! Я вполне могу побеседовать с вашими рабочими на месте. А протокол будет составлен только в том случае, если в этом возникнет необходимость, то есть будут выявлены ранее неизвестные факты.
Никто из присутствующих ему на это ничего не сказал, а ведь могли бы! Кто-то мог фыркнуть: зачем же мы вообще в такую даль перлись? Дипломат мог сказать, что считает подобное поведение Льва настоящим издевательством над ним. Да и переводчик не смолчал бы, а уж адвокат не преминул бы высказаться по полной программе. Но все молчали, только вот легче Гурову от этого не стало. Он взял себя в руки и стал задавать ясные, четкие вопросы по существу. Ответы же ничем не отличались от того, что он уже знал.
Да, этих троих привезли сюда, чтобы они разобрали все строения на трех участках, спилили и выкорчевали деревья. Они пошли от леса, где стояла их бытовка, то есть начали с самой легкой работы и уже закончили ее, остались только этот кирпичный дом и туалет. Да, у них была связка ключей, вот она, но в дом они даже еще не заходили, да и остальными ключами не пользовались, а отперли только туалет. Да, увидев останки, один из них позвонил хозяину, и тот приказал ничего не трогать до его приезда, а когда приехал и увидел, что все правда, вызвал полицию. А потом полицейские предложили им за деньги спуститься в яму, чтобы достать оттуда останки. И они все сделали. Полицейские уехали, а они стали работать дальше, вот, туалет уже разобрали, а плиту не трогали, потому что тяжелая очень, но хозяин обещал прислать специальную машину, которая все это уберет, а пока они начали дом разбирать и уже крышу сняли.
— У меня все, — сказал Лев. — Никакого протокола составлять не будем.
— Значит, мы можем возвращаться в Фомичевск? — уточнил Сидоркин.
Сил на то, чтобы разговаривать с ним, у Гурова уже не осталось, и он просто кивнул.
— Тогда прошу всех занять места в машинах, — предложил Михаил.
Тут к нему бросился самый молодой из таджиков и начал что-то быстро говорить. Лев пулей метнулся к переводчику и жестко потребовал:
— Что он сказал?
— Вы уверены, что хотите это услышать? — поинтересовался тот.
— Мне это необходимо! Ну! — прикрикнул на него Лев.
Переводчик пожал плечами и сказал:
— Перевожу дословно: «Хозяин! Это очень плохой человек, потому что несчастный. Но он сам в этом виноват и знает об этом. Поэтому он весь мир ненавидит и всех людей. Остерегайтесь его, хозяин». Вы довольны?
— Всегда интересно знать мнение стороннего человека о себе, даже если оно неверное, — сквозь зубы процедил Лев.
Он направился к машине, но по дороге его остановил дипломат:
— Господин полковник! Как я теперь понимаю, ваш вчерашний демарш был вызван единственно желанием как-то потешить свое ущемленное самолюбие. А вы предварительно просчитали последствия столь опрометчивого шага как для себя, так и для остальных?
— Послушайте! Вам нужны мои официальные извинения? Я готов их принести и в устной, и в письменной форме, — из последних сил выдавил из себя Гуров.
— Вы не являетесь лицом, уполномоченным на такие действия, — отрезал тот.
— Хорошо! Делайте что хотите, — устало проговорил Лев. — Прошу только об одном: никого больше не трогайте! Это была моя личная инициатива! Я один во всем виноват, а значит, один и должен отвечать! Мое руководство ни о чем не знало, я ему ни о чем не докладывал, так что хоть его-то не мордуйте! А я могу и в отставку уйти, потому что выслуги — выше крыши! А уволят по статье, так я все равно не пропаду — частным сыском займусь!
Тут он поднял глаза на дипломата и увидел на лице того не торжествующую ухмылку, а сочувствие.
— А ты, Гуров, здорово постарел! Вон уже и голова вся седая! Нервишки пошаливают, память подводит. А вот характер как был дерьмовый, так и остался.
От неожиданности Лев уставился на него и тут, словно стерев влажной губкой с его лица морщины, увидел другого человека.
— Сейчас-сейчас! — напрягся он, судорожно роясь в памяти. — Дело о нападении на инкассаторов… 1986 год… Джафар… Джафар… Сейчас! Фамилия у тебя еще такая длинная… Мусангалиев! Ты тогда старшим лейтенантом был!