Московский пират, Калиниченко Николай Валерьевич

Московский пират

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Московский пират

Время фасады штурмует накатами,На маскаронах ощерились львы.Старые здания словно фрегатыВ суетном море бурлящей Москвы.Гордо высоток возносятся ярусы,Но несравненно прекраснее ихОблако белое ветреным парусомРеет над палубой крыш городских.Улочка узкая, девочка дерзкая.Хочешь пиастров? Так жарь до конца!Здравствуй, Смоленка, земля флибустьерская!Спой мне ещё про сундук мертвеца!Галсами меряю гавань Арбатскую,К свету таверны лечу мотыльком.Лью в ненасытную глотку пиратскуюЧёрный и злой неразбавленный ром.Где ваши души? А ну-ка не прячьте!Пусть бесконтрольно плывут за буи!В самое сердце, стальные, горячие,Бьют абордажные рифмы мои!Пусть далеко океаны гремящиеИ никогда нам до них не доплыть.Самое главное – быть настоящим,Пусть ненадолго, но всё-таки быть,Словно цунами, прекрасным

и яростнымИ не жалеть никогда, ничего!В сердце поэта швартуется парусник.Не опоздай на него!

Ничего святого

Н. Гумилёву

Сегодня, я вижу, особенно дерзок твой рот,Ты куришь сигары и пьёшь обжигающий брют,Послушай, далёко-далёко в пустыне идётСлепой одинокий верблюд.Ему от природы даны два высоких горбаИ крепкие ноги, чтоб мерить пустые пески,А здесь воскресенье, за окнами дождь и Арбат,И хмурое небо оттенка сердечной тоски.И ты не поймёшь, отчего же случайная связьПриносит порою такую ужасную боль,А там над пустыней созвездий арабская вязь,И глазом Шайтана восходит кровавый Альголь.Но старый верблюд не увидит величья небес.Он чует лишь воду, и змей, и сухие кусты,Как ты, обольщая бандитов и пьяных повес,Торгуешь собою, не зная своей красоты.Пусть память поэта простит небольшой плагиат,Но вдруг ты очнёшься от тягостных сладких забав.Ты плачешь? Послушай, далёко-далёко на озере ЧадИзысканный бродит жираф.

Когда он шагнёт…

Лицо за стеклом, человек неизвестныйСтоит, ожидая минуты уместной,Когда остановится поезд и онС досужей толпою шагнёт на перрон.Потом всё по плану, обычно и гладко,Направо ступеньки, кольцо, пересадка.В извечном кружении спины и лица,И это лицо среди лиц растворится.Но что-то такое в его ожиданье.Жуком в янтаре замерло мирозданье,Как хищник в засаде, застыло и ждёт,Когда он шагнёт, когда он шагнёт.А поезд к перрону всё ближе и ближе,Но время нависло скалою недвижной,И сколько столетий на счёт упадёт,Пока он шагнёт, пока он шагнёт?В экстазе с плебеем сольётся патриций,И нищенка станет избранницей принца.Состарится феникс и вновь оживёт,Когда он шагнёт, когда он шагнет.Рассыплются горы, поднимутся реки,И пятна Луны изгладятся навеки.Отправится в путь антарктический лёд,Когда он шагнёт, когда он шагнёт.Зрачок сингулярности в сердце квазара,Вращенье галактик, и рёв динозавров,И самая первая книги строка –Не ляжет, не будет, не станет, пока…Такой же, как все, ни плохой, ни хороший,Один из толпы, человечек творожный,Не медля особенно и не спеша,Привычный в грядущее сделает шаг!

Антипод

Я не пью уже год… год,И не хочется мне, не мается,Значит, где-то мой антиподЗа двоих за нас отдувается.Пусть нетвёрд антипода шагИ лицо целиной распаханной,Только есть в нём особый шарм,Потому что душа распахнута.Хоть слывёт он слабым звеномИ не часто выходит в чат,Но всегда говорит: «По одной!» –Там, где я говорю: «Чай».И стараюсь скорее встать,Убежав от той, что в вине,А он слишком вчера устал,Чтоб хотя бы думать о ней.Я другую начну искать,Отвергая хлеб и вино,А он просто возьмёт пивкаИ не станет спорить со мной.

Я расту

Мне снилось, что я поднимаюсь, как тесто,Расту неуклонно, как гриб дрожжевой.Из утлой коробочки спаленки теснойПолзу через край, извергаясь отвесноНа гравий бульваров, на пыль мостовой.Прольюсь, заполняя пустоты и щели,В замочные скважины влезу червём.Во мне кубатура любых помещений.Я неф и притворы, я храм и священник,И масса, и плотность, и смысл, и объём.Вздымаюсь курганом всё шире и выше,Журчу в водотоках, бегу в проводах,Во мне все мосты, и карнизы, и крыши,И листья каштанов, что ветер колышет,И облаком в небе моя борода.Зачем я? К чему этот рост несуразный?Затем ли, чтоб вечером долгого дняЯ сверху на город взглянул звездоглазно,А тот фонарями, и кольцами газа,И тысячей окон глядел бы в меня…

Кашалот

В глазах кашалота протяжная гаснет мысль,Пока он недвижный лежит в полосе прибоя.Взлетают гагары, и волны целуют мыс,И небо над пляжем пронзительно-голубое.На шкуре гиганта отметки былых победС тех пор, как спускался, подобьем Господней кары,В кромешную бездну, куда не доходит свет,И рвал, поглощая, бесцветную плоть кальмаров.Вот снасть гарпунёра, что так и не взял кита.Вот ярость касаток, кривые акульи зубы,И старый укус, что оставила самка та,Которую взял подростком в районе Кубы.Он видел вулканы, и синий полярный лёд,И танец созвездий над морем в ночи безлунной,Беспечный бродяга холодных и тёплых вод,Как знамя, над хлябью свои возносил буруны.Но странная доля – проклятье больших китов,И в этом похожи с людскими китовьи души.Владыкам пучины, как нам, до конца вековИз вод материнских идти умирать на сушу.Взлетают гагары,

и волны целуют мыс,Заря безмятежна, а даль, как слеза, чиста.В небе над пляжем упрямо штурмует высьБелое облако, похожее на кита.

Курильщик

Ты помнишь, капитан, Барьерный риф?Немолчный чаек зов и снежные кипени,В сапфировую глубь ведущие ступениИ тени хищных рыб, как стаи гончих псов,Спешащие в лесах за поступью оленьей.А помнишь шторм у мыса Горн? КогдаВздымалась к небу чёрная вода,И рваный парус бился, словно птица,И даже боцман начинал молиться,Когда в разрывах туч, как Божия десница,Являлась нам вечерняя звезда.А на Борнео стаи обезьян?А контрабанду розовых кораллов?И ту гречанку в крепости Чембало?Её хотя бы помнишь, капитан?Опять молчишь… Не отвечаешь ты…Ужель и впрямь объятья дымной грёзыТебе родней, мой друг, чем радуги, и грозы,И пышных облаков багряные хвосты?Бежим со мной туда, где вертится штурвал,Где слышен скрип снастей, встречающих муссоны,Где только лишь затем нужны притоны,Чтоб, встретив их покой, дурманящий и сонный,Свободный человек о море заскучал!

Полёт в метро

Рождённый ползать летать не может.Сказал и сам себе не верю,И как поверить, когда под кожейЗреют курганы жемчужных перьев.Когда ты ходишь, беремен небом,А всем плевать, потому что сыты.Ты бьёшь по ним обнажённым нервом.Они опускают забрала быта.А небо жжёт и горит в гортани,Квадратное, острое небо смыслов.Рождённый ползать, и вот – ЛЕТАЮ!Орбитой мечты, облаками выстланной.Очнулся на миг, под крылом планета.Понедельник, утро, в метро тесно.Граждане, уступите место поэту!Будьте людьми, уступите место.

Ракета

Его ещё не забыли.Соседи расскажут вкратце,Как рылся в автомобиле,Ходил на канал купаться.Нескладный, худой, лохматый,Одежда как на чужого.Едва ли он был солдатомИ вовсе не пил спиртного.Работал по будням в книжном,В субботу играл на флейте,Чудак с бородою рыжей.Его обожали дети.Он часто вставал до светаИ что-то на крыше строил –Антенну, маяк, ракету,Из жести неладно скроенную?За это его ругали,А он лишь молчал угрюмо.Милицию вызывали,Писали доносы в Думу.И вот дождались, накликалиБеду, что давно витала.Флейтиста – на время в клинику,Ракету – в приём металла.Наутро в подъезд загаженныйЯвились медбратья дюжие,Здорового быта стражники,Вязать и спасать недужного.Вломились, а он – на крышу,В ракету, и люк захлопнул.Потом приключилась вспышка,И стёкла в подъезде лопнули.Что было? Одни догадки.Пресс-центр объяснить не может.В газете писали кратко,Мол, был смутьян уничтожен.Но правды никто не знает,Лишь только расскажут дети,Что рыжий флейтист играетТеперь на другой планете.Конечно, детям не верили,Но факт оставался фактом,Случайно или намеренноЧудак запропал куда-то.Ушёл, а внизу осталисьНа кухнях пустые спорыИ жизнь с эпилогом «старость»Из длинной цепи повторов.Работа, зарплата, отдых,Орбиты колец кружениеИ небо над крышей в звёздах,Как вызов… как приглашение.

Билетик

Кончается время шикарных пальтоИ шарфиков грубой вязки.Я еду, похожий на сдобный батонВ своей пухов'oй «аляске».Но греет меня под пух'oвой бронейИ шепчет о будущем летеНа самый на первый трамвайчик речнойПотрёпанный серый билетик.

Пицца-поэзия

В коконе прогорклом никотиновом,В стареньком потёртом пиджакеШёл поэт дворами и квартирами.Шёл один, без музы, налегке,Во дворах сугробы тлели рифами,Оттепель облизывала льды.Он плевался скомканными рифмамиВ чёрные отверстия воды.И от рифм, как бесы от причастия,Разбегались живо кто кудаГрязные столичные несчастия,И тогда светлела темнота.А поэт гулял себе, отмеченныйСветом кухонь, запахом пивных,И ему навстречу были женщины,Но поэту было не до них.Он искал пристрастно, жадно, искренно,Верил, что живёт в Москве однаВечная немеркнущая истина,Слаще мёда и пьяней вина.Он прошёл Арбатом и Остоженкой,Пил в Сокольниках и в Тушино бывал.На Таганке ел коньяк с мороженым,На Тверской просил и подавал.Тасовал метро пустые станции,Выпил всё и всех перетусил,А потом устал, сошёл с дистанцииИ обратно женщин попросил.Он, как книги, женщин перелистывалИ уснул у лучшей под крылом,А его ненайденная истинаЕла суши рядом, за углом.Паладины истины ретивые,Потружусь отметить вам мораль:Алкоголь и кокон никотиновыйПомешали поискам, а жаль.

1 2